С Златаров - Третье Тысячелетие
Друзья переоделись и направились к выходу. Нужно было поужинать, поскольку через два часа они заступали на ночное дежурство.
— Одного не могу объяснить в его предсказании — бабку Калояну. Откуда Климент проведал о ней? — недоумевал Марин.
— Именно это занимает сейчас и меня, — признался Ангел, пока они спускались по лестнице.
— А не мог ли он раньше познакомиться с Калояной-младшей?
— Откуда мне знать? Что же касается пророчеств насчет женитьбы, то я гарантирую: тут он перемудрил. Вряд ли мы с ней подходим друг другу. А может, и вообще уже не увидимся никогда.
— Никогда не делай скоропалительных выводов! — заметил Марин философски и пропустил друга вперед.
Ангел открыл дверь да так и застыл на пороге — их ждала Калояна.
— Задерживаетесь! — возроптала с укоризной девушка. — Договорились встретиться ровно в семь, а теперь четверть восьмого. Я уж начала замерзать.
Смутившийся Ангел незамедлительно снял свой плащ. Марин, проклиная свою забывчивость, бормотал извинения.
«Представляю, как потешается сейчас Климент, — мрачно думал Ангел. — Он наверняка еще раньше заметил ее, из окна своей палаты».
Но Климент ни над кем не потешался, поскольку его сейчас не было, да и не могло быть у окна. И звали его вовсе не Климентом; Корнелиус — приблизительно так звучало его имя на языке того мира, обитатели которого чтили профессора Корнелиуса как выдающегося исследователя цивилизаций в стадии послеварварского общественного развития. Как удивились бы Ангел, и Марин, и Калояна, когда могли бы знать, что профессора Корнелиуса не было не только у окна палаты, но и вообще в палате.
Веира, супруга профессора, уже расстилала постель, когда Корнелиус появился на пороге ее спальни, напоминающей розовую раковину южных морей.
— Наконец-то можно будет выспаться всласть, — начал он, улыбаясь и нежно ее целуя.
— Где ты так запропастился? — встретила она его вопросом, обычным для жен в каких угодно мирах. — Я уж начала беспокоиться. И зачем ты выключил «следы»?
— Ты все, все узнаешь в мельчайших подробностях, — успокоил он ее, — времени у нас предостаточно. Перво-наперво поведай мне новости!
— О, новости самые заурядные. Возвратилась огромная экспедиция, вчера передавали отчет по планетовидению. Ничего особенного в системе двойной звезды они так и не открыли — какие-то камни, вулканы, опасные излучения. Кроме того, академик Карус из вашего, института выбран в Солнечный совет.
— Браво!.. Когда же?
— Несколько дней тому назад. Я получила приглашение на церемонию.
— Непременно пойдем, непременно.
— Неужели ты так долго сможешь отсутствовать на твоей планете?
— Возвращаться туда нет необходимости. Я вернулся окончательно.
— Правда? — так и ахнула от изумления Веира. — А работа?
— Закончу исследования, которыми занимался здесь раньше. Не хочу больше сидеть там. Если понадобится, пошлю туда кого-нибудь из молодых сотрудников.
— Милый, а верно ли, что твои варвары поедают животных, вместо того чтобы синтезировать пищу? — спросила она, и в глазах ее, желтых, как топаз, проблеснуло любопытство.
— Верно! — подтвердил профессор Корнелиус. — И все они до одного «правосторонние», представляешь ли?
— Как бы не так?
— Однако это не мешает им быть довольно привлекательными созданиями. Хочешь посидеть со мной немного? У меня в горле все пересохло.
— Понимаю.
Покуда он устраивался в своем — любимом кресле, Веира принесла чашу с оранжевым питьем. Корнелиус опрокинул ее в один дых и закрыл от удовольствия глаза.
— Первое твое сообщение вызвало настоящую сенсацию, — сказала она. — Все ждут от тебя необыкновенных новостей.
— Скоро я удовлетворю их нетерпение, хотя им предстоит увидеть достаточно неприятные вещи.
— Наверное, мучительно жить среди первобытных существ? — участливо спросила Веира.
— Они и без того одни из самых несчастных творений природы, милая, будем же снисходительны к ним. Они страдают от физических недугов, их изнуряют согни болезней, и врачи бессильны справиться с самыми страшными из них. А умирают они в возрасте наших юнцов, едва ощутив далекий аромат наслаждения жизнью.
— В сто лет? — воскликнула недоверчиво она.
— Даже в семьдесят. К тому же их год в два раза короче нашего.
— Интересно, похоже ли все это на те времена, когда и наши далекие предки страдали от болезней? Когда еще не могли управлять наследственностью?…
— Наверно, хотя это и страшно нам представить… Тягостно становится, когда проникаешь в их душевный мир, Веира… Они любят, они обожают своих детей, они создали довольно интересную культуру, искусство, а с другой стороны, они наделены низменными страстями и животными инстинктами; ложь, лицемерие и обман, эгоизм и зло расширяются повсеместно. Они веруют в божества, они беспрестанно воюют друг с другом, порою во имя этих божеств…
— Но тогда… тогда некоторые из них умирают на этих войнах, милый! — сказала она, помрачнев и, казалось, позабыв обо всем на свете.
Профессор Корнелиус тяжко усмехнулся ее наивности.
— Иногда на войне некоторые из них умирают, — отвечал он неопределенно.
— Бедные существа! — сказала Веира с глубоким сочувствием, и в ясных ее глазах проблеснули слезинки. — Нет ли способа им помочь?
— Нет. Каждая цивилизация должна идти своим собственным путем, без подпорок и костылей. Главная причина всех тамошних зол — неимоверная бедность, беспомощность перед болезнями и природными стихиями. Но они уже вступают в чудеснейший этап существования любой цивилизации — Эру больших открытий. Близок час, когда они решат главное — энергетическую проблему во всепланетном масштабе. И поверь мне, однажды они еще почувствуют себя щедрыми и могущественными, как боги. Машины и автоматы освободят их от тяжкого труда, жизнь станет свободнее, красивее, осмысленней… Уже есть, есть намек на перемены — лет шестьдесят назад там возник один воистину прогрессивный общественный строй, который ниспроверг вымышленные идолы, чтобы возвеличить Человека-творца. Теперь уже недалек тот день, когда они восстановят свою природную среду, столь легкомысленно уничтожаемую доселе их первобытной индустрией. Они победят болезни, продлят срок жизни, овладеют тайнами наследственности. И ни в одной стране (поскольку они все еще разделены на государства!), ни в одной стране не останется голодных детей, не останется брошенных на произвол судьбы старцев. А когда новый строй восторжествует на всей планете и сотрет границы между державами, люди отдадутся культу любви и благородства, гуманизма, доброты, добродетели.
