Уильям Тенн - Огненная вода
— Итак, вас тревожит влияние размаха активности чепэвистов на состояние вашего бизнеса?
Хебстера крайне поразило такое начало.
— Нет, я не читаю ваши мысли, — произнес, смеясь, Браганца, обнажив при этом пожелтевшие от табака зубы, после чего показал на окно за письменным столом. — От моего внимания не ускользнуло, как вы вздрогнули при виде вон той табачной лавки, а затем в течение двух минут ее разглядывали. Я понял, о чем вы думали.
— Потрясающая проницательность, — сухо заметил Хебстер.
Представитель ОСК отрицательно мотнул головой.
— Нет, дело вовсе не в этом. Проницательность здесь ни при чем. Я понял, о чем вы думаете, потому что сам сижу изо дня в день, глядя на эту табачную лавку и думаю точно о том же. Браганца, говорю я себе, вот конец твоей работе. Конец научно обоснованному подходу к руководству населением земного шара. Он уже просматривается в витрине этой табачной лавки.
Он со злостью бросил мимолетный взгляд на свой заваленный всевозможными бумагами письменный стол. Доселе дремавшие инстинкты Хебстера вдруг встрепенулись: запахло серьезным деловым разговором. Он почуял, что человек, который находится перед ним, ощущает себя не в своей тарелке, мучительно подыскивая удобный предлог для того, чтобы поскорее перейти к делу и сразу же завладеть инициативой. От этой мысли Хебстеру самому стало здорово не по себе — не так уж часто страху удавалось сдавить его внутренности. Для чего это понадобилось ОСК, могущество которой практически превышало даже силу закона, а уж правительства и подавно, пытаться заключить с ним какую-то сделку?
Учитывая его репутацию следователя, перемежающего при проведении допросов угрожающее рычанье с холодным металлом в голосе, слишком уж каким-то миролюбиво настроенным казался Браганца, слишком уж говорливым, даже, пожалуй, доброжелательным. Хебстер почувствовал себя загнанной в угол мышью, в чьи поникшие от страха уши кошка начинает изливать жалобы на рассевшегося чуть повыше пса.
— Хебстер, скажите мне вот что. Какую цель вы преследуете?
— Прошу прощения?
— Что вам нужно от жизни? Какие планы вы строите днем, о чем мечтаете по ночам? Йосту нравятся девчонки — и чтобы их было как можно больше. Фунатти — человек семейный, пятеро душ детей. Ему нравится работа, поскольку она неплохо оплачивается плюс приличная пенсия и всевозможные страховки, позволяющие достойно провести остаток жизни.
Браганца поднялся из-за стола, слегка опустив огромных размеров голову, и начал лениво прохаживаться перед письменным столом.
— А я вот какой-то не такой. Не стану кривить душой: мне далеко не безразлична моя репутация прославленного сыщика. Я также высоко ценю ту регулярность, с которой финансовое ведомство выплачивает мне жалованье. Это тоже само собой разумеется. И в этом городе нашлось бы немного женщин, которые могли бы пожаловаться на то, что я пренебрегаю теми знаками расположения ко мне, которые они выказывают. Но единственное, за что я мог бы отдать свою жизнь, — это Объединенное Человечество. Отдать свою жизнь завтра, послезавтра, в более удаленном будущем… А разве нельзя сказать, что с заработанной на службе гипертонией и частыми сердечными приступами я уже по сути это сделал? Браганца, говорю я себе, смотри, как повезло такому болвану, как ты. Ты работаешь на первое в истории человечества всемирное правительство. Учти это.
Он остановился и развел руками прямо перед Хебстером. Расстегнутый зеленый френч разошелся еще больше, обнажив густые заросли черных волос на груди.
— Вот он я. Такой как есть. Браганца выложил перед вами все, что у него за душой. А теперь, если вы хотите, чтобы это был настоящий мужской разговор, разговор между двумя трезво мыслящими людьми, я должен узнать и всю вашу подноготную. Итак, я вас спрашиваю: какие цели вы преследуете?
Президент «Хебстер секьюрити инкорпорэйтед» провел языком по пересохшим губам.
— Боюсь, я куда менее сложный для понимания человек, чем вы.
— Так это же просто чудесно, — улыбнулся Браганца. — Выкладывайте все, как сами сочтете наиболее для себя удобным.
— Можно со всей определенностью сказать, что прежде всего я бизнесмен. Я заинтересован главным образом в том, чтобы стать еще лучшим бизнесменом, под чем я подразумеваю — более крупным. Иными словами, я хочу стать еще богаче, чем сейчас.
Браганца глянул на него в упор.
— И это все?
— Все? Вы, похоже, наслышались, что деньги, мол, это далеко еще не все. А скажите: есть ли что-нибудь на свете, чего нельзя купить за деньги?
— Да вот хотя бы меня!
Хебстер окинул его с ног до головы бесстрастным оценивающим взглядом.
— Не очень-то уверен в том, что вы являетесь товаром повышенного спроса. Я покупаю только то, в чем нуждаюсь, и только изредка делаю исключения, удовлетворяя какую-нибудь блажь.
— Вы мне не нравитесь, — раздраженно отчеканил Браганца. — Я всегда терпеть не мог типов, подобных вам, так что нет смысла расшаркиваться перед вами. Говорю вам со всей откровенностью: вы мне противны до глубины души.
Хебстер поднялся.
— В таком случае, я полагаю, мне следует поблагодарить вас за…
— Сядьте! — рявкнул Браганца. — Вас сюда пригласили не для обмена любезностями. Лично я не усматриваю особого смысла в этом, но кому-то все равно придется разгребать дерьмо. Сядьте.
Хебстер сел. «Интересно, — задумался он из чисто праздного любопытства, — получает ли Браганца хотя бы половину зарплаты, которую он установил Грете Зайденхейм? Грета, разумеется, щедро наделена самыми различными способностями несколько иного свойства и к тому же еще оказывает боссу специфические и весьма ценные услуги. Нет, после вычета налогов и пенсионных отчислений Браганца, пожалуй, должен быть доволен, если получает хотя бы треть заработка Греты».
Тут он заметил протянутую ему газету. Взял ее. Браганца удовлетворенно крякнул, плюхнулся в кресло за письменным столом и развернулся на нем лицом к окну.
Это был недельной давности экземпляр «Вечернего гуманиста». Газета уже потеряла вид «гласа небольшого, но плотно спаянного меньшинства», который запомнился Хебстеру, когда он в последний раз брал в руки эту газету, и теперь производила впечатление весьма влиятельного печатного органа. Даже если срезать наполовину тираж, объявленный в особой рамке в левом верхнем углу, то все равно получится более трех миллионов читателей, раскошеливающихся на эту газету.
Обведенная красным заставка в правом верхнем углу призывала правоверных читать только «Вечерний гуманист». Зеленый заголовок во всю ширину первой полосы провозглашал: «Человека от первака отличает членораздельная речь!»
