Север Гансовский - НФ: Альманах научной фантастики. Выпуск 8
— Откройте, — отозвался чей-то знакомый голос. — Свои.
Юрий Васильевич открыл дверь и увидел судебного эксперта, а рядом с ним пожилого милиционера в форме.
— Не спишь? — спросил Федор Никанорович, проходя в комнату. — Это хорошо… Собирайся, пойдешь с нами.
— А куда? Куда так поздно?
— Беда времени не знает, — сказал Федор Никанорович. — Ты ведь сам хотел…
— Что случилось? Я сейчас, сейчас. — Юрий Васильевич торопливо надел пиджак, поискал глазами кепку.
— И случилось, и поможешь мне. Вы познакомьтесь, это мой старый друг. Пострепалов Александр Лазаревич. Товарищи, нужно спешить.
Ночь была безлунная. Редкие фонари двумя гирляндами уходили вдаль, к Адуну. Только третий этаж обкома был все еще освещен. Федор Никанорович, постукивая папочкой, шел впереди, будто указывая дорогу. Милиционер, шурша плащом, шел рядом с Юрием Васильевичем, время от времени затягиваясь папироской. Вот и вход в учебный корпус. Федор Никанорович постучал палкой в дверь, и ее тотчас же распахнули, видимо, их ждали.
— Федор Никанорович пожаловал, значит, будет полный порядок, — радостно заговорил Зайцев, похлопывая неизменным треухом по колену.
В конце коридора, как раз напротив актового зала, где была защита диссертации, помещалась лаборатория нормальной физиологии. Сквозь щель в двери пробивался свет. Дверь открыл высокий студент в сапогах и белом халате не по росту. Из-за его плеча выглядывал Ворона. В длинной и узкой комнате у окна стоял стол, а на нем лежал какой-то человек, удивительно большой, как показалось Юрию Васильевичу. Голова его была запрокинута, рубаха на груди расстегнута, ноги в стоптанных ботинках повернуты носками внутрь. Он, конечно, был мертв, этот человек… Федор Никанорович приподнял руку, и она со стуком опустилась на стол. Юрий Васильевич попятился к входной двери.
— Чем колол, Писаренко? — спросил у студента Федор Никанорович.
— Кофеин, камфору, но все бесполезно, — ответил Писаренко, собирая у стеклянного столика шприц.
— А кто первым вошел? — спросил молчавший до сих пор милиционер, медленно снимая плащ.
— Это ему наш Ворона смерть констатировал, — сказал Зайцев. Ворона молча кивнул головой.
— Так как, Ворона, было дело? — спросил у него Пострепалов и достал планшетку.
— Я тут гулял по коридору, — неуверенно начал Ворона. Но Зайцев его перебил:
— Нюшке мешал зал убирать, Я на этот счет строг, а тут просмотрел.
— Ну, я к двери подошел, — продолжал Ворона, — и слышу: «Ж-ж-ж-ж». Попробовал дверь, а она на запоре. Тут я запах учуял. К Зайцеву в кабинет, а у него как раз суббота, тогда — за комендантом. Открыл комнату, а он уже все. И подойти страшно, потому что крючок от тросика у него за воротник зацеплен и искры сыплются, ж-ж-ж… Синенькие, маленькие. Тогда комендант свет вырубил, а я крючок снял и стал дыхание делать.
— Товарищ Ворона, — спросил Федор Никанорович. — Какой тросик был снят?
Ворона подбежал к аппарату и показал на укрепленную наверху трубку. К ней через блоки подходили тросики, по которым поступало высокое напряжение.
— Высоко, — сказал Федор Никанорович.
— А я стул взял и зацепил, — сказал Ворона.
— А ну, снимите.
Пострепалов, заполнявший листок дознания, поднял голову:
— Напряжение тут какое было?
— Тут до семидесяти тысяч вольт, — сказал Юрий Васильевич.
— Значит, он умер сразу же, — спросил Федор Никанорович.
— Наверное. Это как молния.
— Закопать его надо в землю! — горячо зашептал Вороне Зайцев.
— Темный человек, — сказал ему Ворона.
— Точно я говорю, в землю. А то в это… в как его?
Юрий Васильевич прислушался к спору и вдруг узнал человека на столе: то был Афанасий Петрович.
— Это Горбунов? — пораженно спросил он и с хрипом втянул в себя воздух.
— Да, — коротко ответил Федор Никанорович, — Горбунов.
— Это он только что защищал, каких-нибудь несколько часов?…
— Он, он.
Федор Никанорович подошел к столу и долго смотрел на запрокинутую голову. Потом взялся двумя руками за ворот рубахи и с треском разорвал ее до конца. Была в этом движении досада, что вот так непонятно, вдруг, ушел из жизни человек, а жест сам по себе был обидно обыденный: хозяйки так рвут на тряпки старое белье…
— Пиши, — куда-то в пространство сказал Федор Никанорович, и Пострепалов торопливо достал новый листок бумаги. — Пятого сентября сего года в помещении Рубежанского медицинского института в три часа ночи, — медленно диктовал Федор Никанорович, — мной, главным судебным экспертом области, произведено судебно-медицинское исследование трупа гражданина Горбунове Афанасия Петровича, двадцати четырех лет. Исследование произведено в присутствии представителя горотдела милиции А. Л. Пострепалова и понятых… Запиши товарищей, потом подпишутся. Да оставь место для предварительных сведений. Так. Теперь наружный осмотр. Исследование проводилось на месте происшествия, поэтому труп в одежде. Одежда целая, чистая. Ворот пиджака и рубаха со стороны затылка обожжены и прорваны. Окоченение ясно выражено во всех группах мышц. Роговицы глаз прозрачны… В правом кармане, в правом кармане…
Федор Никанорович достал сложенный вчетверо листок бумаги, развернул его.
— Это по твоей части, — сказал он Пострепалову.
— Неужели записка? — спросил тот.
— Да, «прошу в смерти моей никого не винить»…
Федор Никанорович передал листок Пострепалову.
— Текст машинописный, — сказал он с каким-то облегчением. И подпись на машинке.
— А вскрывать мы его сейчас не будем, — неожиданно сказал Федор Никанорович. — Вечером… — и, обращаясь к одному Пострепалову: — Не могу…
Все вышли из лаборатории и стояли молча, глядя, как Пострепалов опечатывает дверь. Так же молча спустились вниз по лестнице. «Только не трупы… Только бы не трупы» — мысленно повторил Юрий Васильевич свою ежедневную мысль и понял, что сегодня он перешагнул какой-то рубеж.
На улице Федор Никанорович повернул налево, к Адуну, Юрии Васильевич поплелся за ним следом. Уже занималось утро следующего дня.
ГЛАВА ВОСЬМАЯ
Федор Никанорович и Юрий Васильевич пересекли площадь имени Волочаевских дней и уже подходили к лестнице, спускающейся к Адуну, как вдруг показалась странная процессия. Это был взвод моряков-пограничников во главе с офицером, плотно окруживших скрюченного, тяжело ступающего человека, в котором Юрий Васильевич сразу же узнал мастера Гамюшкина. Один из моряков тянул на тросе складную алюминиевую лодку. Когда процессия поравнялась с ними, Федор Никанорович спросил:
