Ярослав Веров - Хроники Вторжения
– Эдик, а если бы американцы не поддались на ваш блеф?
– Викулыч, ты когда-нибудь видел, чтобы я блефовал? – не моргнув, ответил Эдик, и все вопросы как-то сами собой отпали. Но, впрочем, не все.
– Между прочим, Эдуард Самсонович, я иногда читаю фантастику. Не буду врать, далеко не все, времени не хватает, да и фантастика не мой жанр, – сменил тему Осинский. – А вот ваши вещи читал.
Осинский сейчас смотрел прямо в глаза Эдику, как это он делал всякий раз, когда «вешал лапшу» журналистам по телевизору. Щеки его обвисли, выражение лица стало значительным, загадочным и весьма отталкивающим, как у настоящего телевизионного Осинского.
– Я читал ваши повести «Сели – поехали» и эту, как ее, «Человек стреляет первым»...
– Нет у меня такой вещи, – поправил его Эдик. – Есть повесть «Зачем стрелять в человека?», из самых ранних моих произведений. Я ее написал десятиклассником. И читать вы ее никак не могли. Она была опубликована в самодеятельном журнале лет шесть назад, ничтожным тиражом, на ротапринте, и с тех пор нигде больше не светилась. И слава богу. Фигурируют в ней фразы типа: «Зверское лицо космического бандита перекосила нечеловеческая гримаса... Безжалостные пришельцы навели на него устрашающего вида пищухи, и его верный эргострел сделался совершенно бесполезен»...
Вот так-то. Вот тебе, Викула, и момент истины. Прокололся олигарх, с позором прокололся. И увиделась мне в тот же момент такая чудная картинка. Я позволю себе несколько отступить от канвы повествования и описать подробно.
Маленький огонек плыл в ночном небе. Мерцающие звезды, льющие холодный свет, молодой месяц и тишина царили над землею. По темной лесной дороге почти бесшумно скользил длинный бронированный лимузин Осинского.
Осинский, развалившись на заднем сиденье с лаптопом на коленях, запрашивает по спутниковому каналу всю возможную информацию о писателях-фантастах. Впрочем, углубляться в поступающие файлы у него нет ни времени, ни желания. Вот данные на Татарчука – ага, тщеславен, удачлив, быковат, любит деньги и славу, перед авторитетами трепещет, в личной жизни – скромен, с друзьями – любезен. Такого, решает Осинский, мы возьмем на трепет перед сильными мира сего, от одной близости со мной расколется. Так, Колокольников Викула Селянинович. Обижен, последние два года не публикуется, стеснен материально, в личной жизни – неразборчив, любит выпить лишнего. Ага, думает Осинский, этот может выкинуть коленце, этого надо брать на лесть и обещания издать; надо вызвать Долгорукого-Самошацкого. А Эдуард Самсонович Грязев интересует Осинского мало. Взгляд рассеянно скользит по выведенному на экране списку публикаций и рецензий. Вот, собственно, с каким багажом сведений о фантастике и едет на встречу Осинский.
Где-то посреди леса командует водителю остановиться. Выходит из лимузина, направляется к ближайшим березам – отлить. А по небу все плывет давешний огонек.
На этот плывущий огонек и смотрит Осинский, делая свое нехитрое дело. Шофер заливает в бак из канистры бензин.
Осинский возвращается к машине, напоследок провожает взглядом огонек – тот уже уходит за горизонт, – полагая, что это пролетает искусственный спутник. Снова загружается на свое заднее сиденье и командует трогать.
А огонек приостанавливается и, повернув, начинает снижаться к лесу. Вскоре он превращается в светящийся пятиметровый шар, плывущий чуть ли не над верхушками елей. Он летит к особняку, куда приближается лимузин Осинского.
Откуда этот шар у меня взялся? Я даже попытался его мысленно сморгнуть. Нет, висит как приклеенный.
Такая мне пригрезилась картина. А между тем, заскучавший Шмаков полез с дурацким вопросом к нашему Эдику:
– А если сейчас Родина пошлет – будете штурмовать американов?
Эдик поставил стакан и, указав за спину большим пальцем – точно в направлении скульптуры монарха Осинского, – весьма спокойно ответил:
– Такую родину мы сами пошлем. Пускай сперва вас американы раком поставят. А там посмотрим...
Шмаков пошел пятнами, и я наконец-то увидел его знаменитый взгляд – сучий, исподлобья. А Осинский, между тем, и бровью не повел – я понял, что он оскорблен и, как всякий «телец», медленно копит злобу для рокового всплеска.
Эдик же в своей нагловатой манере пустился рассказывать содержание повести «Сели – поехали»:
– Так как вы не удосужились хотя бы просмотреть по диагонали мои вещи, то вот вам литературная загадка, имеется в виду первая из названных вами вещей. Тургруппа, а точнее, искатели приключений отправляются в одно очень удаленное и таинственное место в Центральной Азии, заброшенное между южным Тянь-Шанем и страшной пустыней Такла-Макан. Состав группы: профессор археологии со своей лаборанткой, недоучившийся студент, но сынок высокопоставленных родителей, двое крепких парней, умалчивающих о себе, и один гражданин, который отрекомендовывается путешественником во времени. Нимало не смущаясь, сообщает всем, что прибыл из будущего, впрочем, ему никто не верит. Но и за сумасшедшего не держат – в такую экспедицию сумасшедшего не пустят. Далее возникает ряд сюжетных ситуаций, несовместимых с жизнью. То есть, имеем дело с сюжетом типа «билет в один конец».
– О, узнаю руку! У Эдика-авантюриста должны погибнуть все. Таков его авторский принцип: в настоящей жизни счастливых концов не бывает.
– Все погибают, кроме одного. Вопрос: кто этот счастливчик?
Осинский улыбнулся и нащупал взглядом Долгорукого-Самошацкого:
– Читал, небось?
– Представь себе, нет.
– Ну так как – есть версия?
– Версии нет, – развязно подмигнул нетрезвый издатель.
– Кто-то из тех крепких парней, – объявил Шмаков. Бандит увлекся литературной игрой. – Не-а? Ну тогда баба. Эти стервы всегда выцарапаются, мужиков подставят, а сами смоются! И не баба? Ну тогда не знаю, закрутил ты.
– Ответ простой. Путешественник во времени.
– Чудик, что ли? Ну ты гонишь, писатель. Я не согласен. Это не по теме – чудиков мочат первыми.
– Все правильно, – невозмутимо согласился Эдик. – Но только одно уточнение: он и в самом деле гость из будущего. А значит, в прошлом с ним ничего не может случиться. Так последняя фраза и звучит: «Он был здесь гостем из будущего – и погибнуть было не в его силах».
– Круто ты загибаешь. Из будущего? Ну-ну, – медленно разбирался Шмаков в несвойственных ему материях.
Тут меня пробило. Как это в несвойственных? А кто мне про Великое Кольцо, про «Туманность Андромеды»? Все, я решительно отказался понимать происходящее.
Тут вдруг из своего далека показался писатель Татарчук. Он подмигнул издателю и с чувством поведал:
