Юлий Буркин - Рок-н-ролл мёртв
И он разглагольствовал бы так еще долго, если бы я не осадил:
- Заткнись ты, жопа.
Он озадаченно умолк.
Теперь-то я знал, какую роль в убийстве Рома сыграл он.
Ученые, "курируемой" Севостьяновым лаборатории все же понимали, что их работа может быть использована и не по назначению; вопрос о том, чтобы перевести тему в разряд "закрытых", стоял давно, но, как это у нас бывает, волокитился. Самим-то им - все равно, ведь перед собой они ставили узко профессиональные задачи. Зато Севостьянов, напротив, всесторонне обдумывал перспективы и выгоды. Он не нажимал на ученых, не торопил события, он знал, что свое возьмет и без того. Ведь нейротрансляция сулит переворот не только в медицине, но и в юриспруденции, и в искусстве, и в политике. Последнее особенно потрясало его воображение. Ведь с помощью нового метода можно тихо и чисто совершить любой государственный переворот. И в любом случае - хозяином положения будет он. Словом, его ожидали блистательные горизонты.
Но вот в стране случилась смена власти, и то, что еще вчера казалось незыблемым, рассыпалось, как карточный домик. Севостьянов не боялся безработицы. Все его "однополчане"-партийцы устраивались быстро и красиво: кто - в золоченые кресла руководителей различных коммерческих предприятий, кто - не менее резво чем раньше двинулся вверх по ступенькам политической карьеры, по демократической, правда, ныне лестнице... Но у него, у Севостьянова, был свой путь, свой лакомый кусок, своя золотая жила... И он, ожидая восторженного приема, попросился в "свою" лабораторию. И тут, к неприятному своему удивлению, обнаружил, что и ее заведующий, и директор института, вчера еще в беседах с ним более чем высоко ценившие его медицинские познания, сегодня относятся к нему чуть ли не пренебрежительно. "Анатолий Алексеевич, - сказал ему директор, - вы должны отдавать себе отчет, что многолетний перерыв в работе пагубно влияет на профессиональные качества. Мы тут посовещались и решили: можем предложить вам только должность старшего лаборанта..."
Так он еще раз утвердился в мысли, что в нарождающемся обществе ни регалии, ни заслуги, ни вчерашнее положение значения иметь не будут. Процветать, понял он, будут только владельцы крупных материальных ценностей. А он привык процветать. И еще он утвердился в мысли, что нужно спешить. Тактичность администрации института могла и улетучиться, столкнувшись с откровенным невежеством; а истинную невеликую цену своим профессиональным познаниям он знал лучше, чем кто бы то ни было.
И он согласился на эту унизительную должность. Потому что это был его последний шанс. Он снова получил доступ в лабораторию, к транслятору. И, экспериментируя, параллельно принялся разрабатывать различные варианты его применения в новой ситуации.
Срочно требовался реципиент. Удобнее всего работать с наркоманом: его не придется уговаривать или заставлять делать себе инъекции. Была у Севостьянова пара надежных людей, которым он мог довериться (царство им небесное, это они сидели в "скорой помощи", которую я угробил), но среди их знакомых - наркомана не нашлось. Вот тут-то и вспомнил дядя Сева о своем "младшем товарище" - Антоне Пташкине - ныне скромном труженике на ниве шоу-бизнеса. Как раз в этой среде, по мнению идеолога Севостьянова, сплошь все - тунеядцы, гомосексуалисты и наркоманы. То, что надо. И, чуткий к чужой слабости, Тоша подставил Романа Хмелика. Посадил его на иглу и продал с потрохами. То, что Роман жил неподалеку от лаборатории, было случайным, но удобным для Севостьянова обстоятельством: радиус действия транслятора ограничивался сотней километров.
Кстати, память дяди Севы не окончательно стала МОЕЙ памятью. Я, во-всяком случае, не путал, что мое, а что - его. Факты из его биографии воспринимались мной, скорее, как эпизоды из просмотренного когда-то фильма, и уже сейчас я чувствовал, как некоторые мелочи ускользают, забываются. Но одна картина впечаталась в мое сознание так прочно, что, наверное, всю жизнь она будет мучить меня. Картина, которую я сумел отогнать от себя там, в лаборатории, иначе она напрочь парализовала бы мою волю: перекошенное испуганное лицо Насти с глазами, молящими о пощаде. Усевшись ей на грудь, всей своей тушей придавив ее к полу и зажав в пятерне волосы, он другой рукой, таблетка за таблеткой, стандарт за стандартом впихивал ей в рот снотворное, а потом - вливал воду. Она давилась, захлебывалась... и почти не сопротивлялась. А после он, глядя ей в глаза, с нетерпением и ужасом ждал, когда они превратятся в холодные голубые стекляшки.
До родного Лялиного переулка мы с оскорбленным Тошей добрались молча и даже расстались без слов.
Войдя в квартиру, я обзвонил ребят - Костю, Джима и Эдика. Все они оказались дома. И все, несмотря на ранний час, без особого недовольства обещали сейчас же быть у меня. Я еще не знал, зачем они мне нужны, но чувствовал, что они - помогут. Я поставил воду для чая, завалился на диван и попытался сосредоточиться. Верно ли я поступил, что не уничтожил транслятор? Наверное - нет; но в тот момент я думал о спасении своей жизни, мне было не до прибора. Это естественно. К тому же, где-то остались бы чертежи, документы, ученые, которые его создали... Так что это, пожалуй, ничего не решило бы. Правильно ли я сделал, что не прикончил Севостьянова? Правильно. Не хватало мне еще вляпаться в уголовщину. Но теперь, по-видимому, я должен принять какие-то меры, чтобы обезопасить себя от него. Ведь я - единственный свидетель. Нужно сделать так, чтобы я стал не единственным, то есть, чтобы о его преступлении узнало как можно больше людей. Но как это сделать?
Мои размышления прервал звонок в дверь. Я опасливо глянул в глазок. За дверью - искаженное линзой, и без того не блещущее красотой, лицо Клена.
- Встань пораньше, встань пораньше! - приветствовал я его, открывая.
- Ну ты - фраер! Мы уже решили, что тебя - того...
- С чего это?
- Сначала Ром с Настей пропали, потом ты исчез...
На лесенке послышались шаги и знакомые голоса. Через минуту в квартиру ввалились Джим и Смур.
...Когда я закончил свой рассказ, ребята еще некоторое время обалдело молчали.
- Круто, - наконец выдавил из себя Джим. - Ром - зомби. А ты все это не по видику посмотрел?
Я не обиделся. Я бы и сам вряд ли сразу поверил всей этой ахинее, не случись она со мной самим. Я ответил на несколько их недоверчивых вопросов и чувствовал при этом, что мало-помалу они привыкают к мысли, что все это - правда. Но добило их, когда Джим, встрепенувшись, задал провокационный вопрос: "А пистолет где?" А я достал пистолет из ящика стола и молча подал ему...
- Постой-ка, - дошло до Клена, - "Зомби"? Я не понял, Ром что, правда был мертвым, когда грабил?
