Рейнгольд Эйхакер - Нигилий
— Возьмитесь за съемку на обыкновенные пленки, Думаску. А вы там, милый Нагель, за ультрахроматическую пластинку.
Ассистенты встали к аппаратам. Это дело было им хорошо знакомо. Плавильная печь была устроена так, что со всех сторон можно было видеть раскаленный тигель. Температура снова, поднялась на сотни градусов.
— 4000, — произнес Нагель.
Легкое движение пробежало по фигуре инженера.
— Метеор тает! — твердо произнес он, без малейшего волнения. Глаза всех напряженно смотрели на чечевицы. Руки их механически хватались за рычаги и клапаны.
— Хорошо, что стекла зачернены! — послышался голос Нагеля.
— Иначе жара была бы невыносима для сетчатой оболочки.
Серо-зеленая масса обломка метеора быстро растекалась, точно тающее железо. Клокочущая жидкость постепенно выпарялась. Она заметно уменьшалась в объеме.
— Последите-ка за постоянно меняющимся спектром! — крикнул Верндт, стоя у чечевицы. — Точно радуга в калейдоскопе.
— Что вы из этого заключаете?
— Каждый элемент имеет свой определенный спектр, свое особенно окрашенное сияние, по которому его узнают физики. По этим спектрам мы еще до падения метеора могли определить присутствие знакомых нам веществ, как железо, никель, хром и платина. Теперь вы видите, как эти вещества отделяются при таянии по одиночке, точно на параде. Исчезает спектр за спектром, указывая этим на то, что известный элемент испарился. Этим объясняется меняющаяся окраска.
— А то, что остается?
— Есть именно то, что мы ищем.
— 7000 градусов, — произнес удивленный Нагель.
— Остановитесь! — сказал Верндт и прильнул к зрительной трубе. Жидкость вдруг неожиданно изменилась. Жидкая до сих пор масса вдруг превратилась в кашу, стала тягучей и начала выбрасывать кверху большие клубы газов.
— Теперь! — послышалось короткое восклицание.
Ассистенты поняли, что хотел сказать Верндт. В молчаливом ожидании сильнее забился их пульс. Что проявится? Что случится? Разнесет ли взрыв эти остатки камня? От этого зависело все. Каждая минута, секунда могла дать ответ…
Верндт дал полную электрическую силу. Термометр поднимался в бешеной скачке.
8000… 8300… 8500… 9000!…
— Внимание! — предупредил снова Верндт.
Нервы были напряжены до последней степени. Точно коварный зверек, поблескивала кашеобразная масса в плавильной чашке.
— 9500–9600…
Вещество вдруг как-то зловеще успокоилось. Нагель удивленна заворчал:
— Почему не испаряется остаток? Он точно пожирает весь жар! Ведь он должен же испариться в открытом тигле!
— Последний газ…
…улетучился, — хотел сказать Верндт. Но он не успел этого выговорить. В зале раздался такой страшный взрыв, что тяжелый металлический шкаф весь сотрясся. Инженер, привыкший к самым сильным взрывам, невольно отскочил назад. Но он сейчас же снова заставил себя приставить глаз к чечевице. С губ его сорвалось тихое восклицание удивления. Он повернул винты и втянул голову. Не отрываясь, продолжал он смотреть наружу.
— Ну, вот, теперь мы имеем удовольствие сидеть в темноте, — засмеялся Нагель. — Метеор оказался не из папки. Он требует уважения, чорт возьми!
Думаску весь дрожал. Необычность происходящего действовала на его нервы.
— Электричество…?
Верндт не отвечал.
— Будьте добры, Нагель, подойдите сюда! — произнес он медленно, странным тоном. Ассистент нащупал трубу и отодвинул ее в сторону.
— Труба сломана!
— Нет!
— Но я ничего не вижу. Снаружи все черно, как уголь.
— Так вы тоже ничего не видите? — послышалось только несколько секунд спустя. — Видите вы меня перед собой?
— Нет, тут ведь темно, как ночью. Египетская тьма!
— И эту руку мою вы тоже не видите? Я держу ее перед вашими глазами.
— Нет. Ничего не вижу.
— И снаружи вы тоже ничего не видели? Хоть я и зажег отсюда несколько ламп в зале…?
— Как? Снаружи зажжены лампы?..
— Все триста.
— Так электричество повреждено?!!
— Оно в полном порядке. Ваш аппарат работает. Я слышу, как он жужжит.
— Действительно!
— Зал должен быть освещен лампами силой во много тысяч свечей. А мы ничего не видим.
В течение нескольких секунд не было никакого ответа. Только с места, где был Думаску, послышался стон.
— Так мы… значит… ослепли? — спросил он дрожащим голосом.
Нагель в отчаянии стал под маской тереть себе глаза. Ни малейший проблеск света не попал на сетчатую оболочку. По спине его пробежала дрожь, точно от холодной руки. Значит он, действительно, ослеп? Муж Мабель — слепец? Его учитель и божество навсегда калека? Это не может быть!
Он вдруг почувствовал безумную жажду жизни. Как сумасшедший бросился он к радиофонам, соединявшим внутренность шкафа с главным зданием.
— Я уже тоже пробовал, — послышалось возле него. — Нет никакого ответа!
— Но что же делать!
Голос инженера звучал серьезно и твердо.
— Нам остается только думать. Надо сдерживать нервы, буйство не приведет ни к чему.
— Мы слепы? Действительно слепы? — снова спросил Думаску.
— Повидимому, да, но я не могу этому верить. Что-нибудь должно нас убедить в этом. Где вы, Думаску?
— Здесь, в этом углу.
— Где ваш кино-аппарат?
Болгарин подал ему руку и потащил его через мрак. Верндт очутился у проволок.
— Мы должны попробовать вызвать здесь какой-нибудь свет, электрическую искру. Если мы и тогда ничего не увидим…
Он не договорил фразы. В его сомнении все почувствовали ужас. Верндт нащупал в темноте кабель и провел по нему рукой до зажимов. Пропитанные перчатки его костюма защищали его от электрического тока. Он медленно и с большим напряжением сгибал концы проволок, все ближе и ближе… В темной камере была мертвая тишина. Мысли всех были направлены только к одному, к тому, что должно было решить их судьбу, и разгоряченные глаза впивались во мрак.
И вдруг все одновременно вскрикнули… С треском вспыхнула ослепительная искра. Это было освобождением от ужаса. В невыразимом восторге смотрели они на нее.
Инженер разъединил концы проволок.
— Значит, мы не… слепы! Несмотря на этот мрак в зале! — радостно сказал он. Только теперь понял его ученик по тону его голоса, что должен был пережить этот человек за последние минуты. Какие чувства должны были бушевать в нем в те мгновения, когда решался вопрос, помешает ли ему слепота решить загадку, ради которой он пожертвовал всем. Мысль о смерти вряд ли могла испугать его. Его, бесконечное число раз смотревшего в глаза самой страшной смерти. Но ослепнуть, — ослепнуть, не достигнув цели! Уйти с арены исследований теперь, когда мрак только еще начинал рассеиваться! Когда перед ним вставали еще новые загадки!..
