Всеволод Глуховцев - Полнолуние
Конечно, всё это были выдумки. Александр провёл половину своей службы на первом посту и ничего не слышал и не видел, никаких скрипов, голосов и теней. Правда, в ночь с восьмого на девятое июля стоять ему не доводилось, но он был совершенно уверен, что ничего бы не случилось. Он не боялся ничего. Он бывал по ночам и на той вышке и не видел там никаких проступающих кровавых пятен, не чувствовал дыхания сзади — блуждали и такие слухи; он ходил по маршруту, заглядывая в самые тёмные, неосвещенные углы, и был спокоен, и ничего кроме. Он не боялся.
До сегодняшнего дня. Сейчас боялся. Тревога выросла в страх, и никак его не отогнать. Страх шёл, он был почти как ветер позавчерашней ночи: послабее, правда, но с тошнотным привкусом какой-то тухлятины. Но он шёл не от той вышки, она была тут вовсе не при чём. Бензовозы! Три «Урала» автороты, припаркованные на стоянке за тридцать пятым хранилищем. Он не мог объяснить. В них не было ничего, но страх шёл от них.
Не отводя от автомобилей взгляда, Александр нашарил левою рукой ящичек телефона, откинул крышку и снял трубку. Резкий зуммер. Другой… Не должно быть!
— Алё, — раздался в трубке голос Хроменкова, замутнённый помехами. Изумительное мастерство армейских связистов — аппарат на вышке соединял часового чуть ли не со всем миром. Шуршание и треск. В немыслимой дали приятный баритон едва слышно горланил «Дорогой длинною».
— Алё! Первый пост! Что там у тебя?
— Докладывает часовой первой смены первого поста рядовой Раскатов, — медленно произнёс Александр. — За время несения службы происшествий не случилось. Всё нормально.
— Фу ты! Мать твою, — облегчённо выругался прапорщик. — Трезвонишь, нервы дёргаешь!.. Нормально, говоришь?
— Да, — так же медленно сказал Александр, пристально глядя на машины. — Пока да.
— От!.. Вот тоже — «пока да»! Ты что — солдат или этот, мать его, балерун, который мудями трясёт?..
«Даароогай длиннааю, да ноччию луннааююуу…»
— Виноват, товарищ прапорщик, — улыбнулся Александр. — Так точно, товарищ прапорщик.
— Ну! То-то же. Значит, всё в порядке, говоришь?
— Так точно, товарищ прапорщик.
— Ну хорошо. Всё. Отбой!
Далёкое однотонное нытьё. «Песнь электронов», — неожиданно подумал Александр и положил трубку. Захлопнул ящичек.
От разговора вроде бы полегчало. Тухлый запах исчез. Машины были на месте, ноздря в ноздрю. Номера 22–12, 22-13 и 22–14. Надо подойти к ним. И он слез с вышки и пошёл.
Он подходил, и пульс его учащался. Он нервно покусал верхнюю губу и не заметил этого. Большой палец правой руки сам лег на предохранитель. Левая на ходу нашла подсумок с запасным магазином. На месте. Хорошо.
Шаги стали труднее. Чёрт! Между лопатками пролился ручеёк холода. Бензовозы. Флюгер! Почему тот мужик боялся флюгера?!
Он стал, не доходя шагов двадцати до машин. Ветер тихо трогал колоски какой-то злаковой травы. Он смотрел.
Молчание машин. Тёмные кабины. Стекла. Огромные колёса в глине. Поленились вымыть, водилы, чтоб им… Глина… Глина?.. А… вот там, что это?..
На глинистом ободе правого переднего колеса самого дальнего «Урала» № 22–14 были какие-то другие тёмные пятна. Точно брызги.
Александр замер. Огляделся. Никого. Облизал губы. Надо подойти поближе. Но он не мог.
Было страшно убедиться в том, что это за брызги. Он уговаривал себя. Нет, — говорил он. Это грязь. Просто грязь. Другая какая-то, не глинистая, другая грязь, чернозём какой-нибудь… Ведь может так брызнуть чернозём, где лужа или там… Нет. Не может он так брызнуть. Смотри на бампер.
Правая четверть бампера бензовоза была выкрашена в белый цвет. И на ней тоже были пятна. Брызги. Темно-бурые, они не оставляли сомнений в том, что когда-то были ярко-алыми.
О, Господи!
Александр попятился. Рот и горло стали сухими. В ушах тонко зазвенело. Флюгер! Вот оно. Флюгер!
Он зажмурился и сильно тряхнул головой. Звон пропал. Чушь! Собраться! Всё враньё. Никаких брызг, просто грязь, другая грязь, другого цвета, тёмная, вот и всё.
Но он не подошёл. Медленно попятился, сделав несколько шагов спиной вперёд и продолжая смотреть на колесо и бампер. Грязь. Просто грязь. Повернулся корпусом, не сводя глаз. Аккуратно. Шаг. Другой. Третий. Оторвал взгляд. Отвернулся полностью. Спине стало нехорошо. Спокойно! Спокойно. Главное — не бояться. Вот так. Спокойненько. Раз-два, раз-два… Ну, вот и всё. Он развернулся. Машины стояли на месте.
Теперь всё было по-другому. Как всегда. Техтерритория была как техтерритория, и бензовозы — как бензовозы. Как всегда.
Он понял вдруг, что железная дорога смолкла. Ни поездов, ни мегафонов — тихо. Рванулся ветер, сильно зашумел верхушками осин, Саша поднял голову и увидел, как обессилено порхают в воздухе сорванные с ветвей листья. Майка и китель холодно и неприятно клеились к телу, и он повёл плечами, отлепляя одежду от спины. Отняв правую руку от автомата, с удивлением посмотрел на ладонь. Влажная, блестящая.
Он так и не приблизился более к стоянке. Ходил вдоль ветки, от вышки до вышки, и с облегчением вздохнул, когда увидел возглавляемую разводящим цепочку солдат. Смена!.. Стандартный ритуал приёма-сдачи дежурства, недолгое путешествие по другим постам, процедура разряжания автоматов — всё. Караульные бодрствующей смены отправились отдыхать; сменившиеся с постов, переодевшись в сухие сапоги, пошли к оставленному для них остывшему ужину. На большом столе бойцов ожидали закрытые от мух полотенцем бачок с пшённой кашей и блюдо с кусками рыбы, по одному на каждого, а также чёрный хлеб, сахар-песок и чай — этого добра неограниченно, ешь, пей — не хочу. Проголодавшиеся парни весело гомонили, гремели посудой, громко сглатывали слюну. Кто-то бухнул на электроплитку чайник, быстро разложили пшёнку по тарелкам, похватали рыбу, нарубили грубыми ломтями хлеб — и навалились на еду, зачавкали, застучали ложками; кое-кто, ухватив щепотью крупную, сероватую соль, щедро посыпал ею свою порцию, энергично размешивал и снова накидывался, жадно глотая, запихивая в рот огромные куски хлеба.
С вялым недоумением Саша обнаружил, что аппетит у него отсутствует. Он брезгливо поковырялся ложкой в каше, пожевал рыбу и, не доев, отодвинул тарелку прочь. Попил чаю без сахара (сладкого не любил) и встал из-за стола. Один из молодых робко попросил у него сигарету и был до онемения поражен, когда мрачный «дед», ни слова не говоря, вынул из надорванной пачки «Астры» сразу две и бросил на стол. Ребята вышли покурить, а Александр, подумав, снова сел, хотя курить хотелось нестерпимо… но не в компании. Ему нужно было побыть одному.
Оставленный за уборщика молодой боец закатал рукава и начал сгребать грязную посуду, готовя её к мытью, а Саша взял случившуюся рядом старую газету, зачуханную, в брызгах жира — опять брызги, проклятье!.. попытался что-либо прочесть, но ничего из этого не вышло. Он поймал себя на том, что в третий раз прочитывает одну и ту же фразу, не понимая её смысла.
