Джон Мини - Фактор жизни
– Так вы сможете… – Том замолчал.
Глаза доктора были темными и влажными. В них читалось только горе и никакой надежды.
* * *
Минус пять…
Невероятно хрупкая фигура, шатаясь, стояла на полусогнутых ногах.
– Пап… – Том попытался быть нежным. – Ложись обратно в кровать.
– Лавка… – Сухой шепот отца едва можно было разобрать.
– Мы закрыли лавку. Продали весь товар. Теперь можно отдохнуть.
– Лавка… Отдых…
Диск из слоновой кости – единственное, что оставил после себя доктор Сухрам, – мягко жужжал, впрыскивая запрещенные наркоциты в кровь отца.
Прошуршала занавеска, вошла Труда.
– Ран… ве… ра… – Отец попытался облизать губы. – Знал… ты должна… прийти.
В молчании Труда села на табурет возле кровати и взяла отца за руку. Слезы, оставляя дорожки на ее морщинистых щеках, блестели в свете лампы.
* * *
Ноль.
– Прочь.
Час перед началом дня.
Зажегся дисплей диска из слоновой кости.
Статус:
– Прочь, прочь, прочь.
Какие дьяволы, явившись к отцу во сне, так сильно испугали его? Задрожав, Том отодвинулся, чтобы отец не увидел его.
Переход в фазу агонии.
Дыхание изменилось.
Труда держала его за одну иссохшую руку, Том – за другую.
Отец начал задыхаться. Как бегун на длинной дистанции, борющийся за дыхание, за жизнь…
Это продолжалось недолго.
Фаза заканчивается.
– Мы любим тебя! – закричал Том.
Ритм дыхания становился все чаще. Спринтер перед финишем…
Вероятность смерти…
– Мы… – Том подавился. Вздох, хрип.
…100 процентов. Пациент умер. И тишина.
* * *
Послышалось шуршание.
Том подошел и отодвинул занавес. Медленно и равнодушно…
Перед Томом стояла юная жрица.
– Меня послала Антистита. Она сказала… – Бритоголовая замолчала, глаза ее стали круглыми от страха. – Она сказала, что время Деврейга наступило.
Глава 7
«Не оборачивайся», – сказал себе Том.
Все кружилось в едком зловонии: поверхность Водоворота Смерти переливалась всеми цветами радуги. Юная бритоголовая жрица покачивала кадилом, над которым курился фиолетовый дым с запахами трав. Она пыталась перебить запах испарений, поднимающихся над кислотой.
«Смотри, – Том вцепился руками в перила балкона, наблюдая, как кадило скользит вслед за жрицей. И помни».
Было слышно, как Антистита читает молитвы. Труда в этот день надела черный головной обруч. Маленькие флажки висели на плечах у плакальщиков. Том видел все очень ясно. Ему все время казалось, что он наблюдает за происходящим со стороны: воспринимая и время, и место действия с некоторой отстраненностью.
«Всегда помни».
Кислота в воронке кружилась все быстрее.
– …в сияние света бесконечности…
Том шевелил губами, повторяя слова молитвы, но разум его оцепенел.
– …предаем Деврейга Коркоригана…
Мембрана медленно, медленно вытягивалась, опуская тело – оболочку, которая когда-то вмещала дух отца, его жизненную основу, – в бурлящий бассейн.
– Деврейг! – зарыдала Труда.
Тело опустили. Мгновение оно кружилось, держась на поверхности, затем, продолжая описывать круги, начало погружаться в кислоту: уже частично обугленное и разложившееся на неорганические элементы.
Сжатые руки на безжизненной груди…
– Пора идти, – один из тех, кто решил проводить отца в последний путь, положил руку на плечо Тома.
Но Том продолжал смотреть, как потоки кислоты снова вытолкнули тело на поверхность.
Сжатые руки, указательные пальцы, сложенные в застывшем благословении. Кости, добела отмытые кислотой…
Кончик пальца отломился и упал во вспенившуюся жидкость…
– Идем! – Тома дернули за плечо.
Тело медленно растворялось в пузырящейся кислоте…
«Отец!» – мысленно крикнул Том. Тело пропало.
* * *
Потом была панихида.
– Прими мои соболезнования. Пронзительный странный звук волынки…
– Спасибо, – вежливо поблагодарил Том, но сделал это автоматически.
Его сознание, казалось, освободилось от телесной оболочки, он словно находился в иной реальности. На похороны пришло около тридцати человек, теперь они заняли свои места за спиральным столом.
Слово взял здоровяк с квадратной челюстью и рыжими, как у матери Тома, волосами. Он носил все зеленое.
– Это – Дервлин, – объяснила Труда. – Мой старый друг.
Здоровяк заморгал. Он хотел пошутить, объявив, что не такой уж он и старый, но потом решил, что в присутствии Тома шутка неуместна. Мальчик оценил его тактичность.
– Приятно с вами познакомиться, сэр.
– Нет нужды звать меня сэром, парень, – здоровяк провел короткими пальцами по медным волосам.
«Мама», – вспомнил Том. И тут же отогнал все мысли о ней.
Дервлин повернулся. На его спине – у здоровяка были широкие плечи и узкая талия – наискось был прикреплен футляр с двумя тонкими черными барабанными палочками.
Оказывается, он музыкант.
Одна из женщин за столом, Хелека, носила на спине черную перевязь-колыбельку. Внутри спал крошечный краснолицый младенец. Его маленький кулачок был сжат, а большой палец засунут в рот.
«Неужели и отец когда-то был таким? И вся жизнь была у него впереди?»
В одном из углов Дервлин устанавливал парящие в воздухе литавры, а молодая женщина пела:
В пещеры юности моей
Я возвращаюсь вновь,
Осталась там печаль друзей,
И вся твоя любовь.
Пока исполнялась поминальная песня, Антистита стояла возле центра спирального стола, бормоча благословение на староэльдраическом языке.
– Бенех и благое нех репас…
– Замечательно поет, – пробормотал Том, обращаясь к Труде, и вновь принялся отвешивать гостям поклоны, отвечая на их благословения.
На столе стояли поминальные пироги и тарелки с ароматными шариками риса. Были и другие блюда, названия которых Том не знал. Все хлопоты по организации поминок взяла на себя Труда.
И там, где смерть вершит свой суд,
Уж нет добра и зла.
Утихнут там и лорд, и шут
И завершат дела.
Дервлин вынул тонкие черные барабанные палочки и замер перед висящими в воздухе литаврами, ожидая своей очереди. Негромкий гул беседы, возникший сразу, как только люди приступили к еде, создавал звуковой фон песне.
Но детский крик опять живет,
И радует отца.
Одна игла пеленки шьет
И саван мертвеца.
Во время трапезы Том оставался спокойным: вежливый со всеми, кто желал ему добра, и обаятельный даже с теми немногими, у кого когда-то имелся зуб на отца. Однако все собравшиеся были искренне потрясены смертью Деврейга Коркоригана: она напомнила им о том, что и они вовсе не вечны.
