Стивен Кинг - Ужасная смерть Эдуара Делакруа
- А если их перышки слегка растрепались, так что? - заявил Харри. - Они сами пожелали все увидеть, никто их не заставлял.
- Я не знал, что губка должна быть мокрой, - повторял Перси механическим голосом. - На репетициях она всегда была сухой.
Дин посмотрел на него с явным отвращением.
- Сколько лет ты мочился на сиденье унитаза, пока тебе не сказали, что его надо сначала поднять? - проворчал он.
Перси открыл было рот, но я велел ему заткнуться. К удивлению, он подчинился. Я обратился к Андерсену.
- Кэртис, все просто и ясно - дело испортил Перси, вот что случилось. - Я повернулся к Перси, ожидая возражений. Но он не возражал, наверное потому, что понял по моим глазам: лучше, если Андерсон услышит, что произошла глупая ошибка чем узнает, что это были сознательные действия. Кроме того, что бы ни говорилось здесь в тоннеле, это все не имело большого значения. В мире Перси Уэтморов важно было то, в каком именно виде попадет информация к большим шишкам - влиятель-ным людям. В мире таких, как Перси, важно было то, как это появится в газетах.
Андерсон неуверенно обвел взглядом всех нас пятерых. Он даже посмотрел на Дэла, но Дэл молчал.
- По-моему, могло быть гораздо хуже, - сказал Андерсон.
- Ты прав, - подтвердил я. - Он мог быть все еще жив.
Кэртис моргнул: такая возможность не приходила ему в голову.
- Мне нужен полный отчет о случившемся к завтрашнему утру. И никто из вас ничего не скажет начальнику Мурсу, пока я не поговорю с ним. Ладно?
Мы дружно кивнули. Если Кэртис Андерсон хочет сам сообщить начальнику, что ж, мы не против.
- Если только эти щелкоперы ничего не напишут в своих газетенках.
- Не напишут, - сказал я. - Даже если попытаются, их редакторы все вырежут. - Слишком мрачно для семейного чтения. Но они и не станут пытаться, сегодня не было новеньких. А старые не хуже нас знают, что иногда случаются неудачи, вот и все.
Андерсон на секунду задумался, потом кивнул. Он повернулся к Перси с выражением отвращения на обычно приятном лице:
- Ты - поганец, и я терпеть тебя не могу. - Он кивнул в ответ на изумленный взгляд Перси. - Если ты хоть кому-нибудь из своих трусливых друзей об этом расскажешь, я все буду отрицать до тех пор, пока рак на горе свистнет, а эти ребята меня поддержат. У тебя будут неприятности, сынок.
Он повернулся и пошел вверх по лестнице. Я дал ему подняться на четыре ступеньки, а потом окликнул:
- Кэртис!
Он молча повернулся, удивленно подняв брови.
- Не беспокойся так сильно о Перси, - сказал я. - Он скоро перейдет в Бриар Ридж. Больше зарплата и условия лучше. Правда, Перси?
- Как только подпишут перевод, - добавил Брут.
- А пока его не подпишут, он возьмет больничный на все ночные смены, - вставил свое слово Дин.
И тут Перси очнулся: он еще не проработал в тюрьме столько, чтобы заработать оплачиваемый больничный. Перси посмотрел на Дина с явной неприязнью.
- И не надейся, - процедил он.
6
Мы вернулись в блок примерно в четверть второго (кроме Перси, которому было приказано вычистить помещение склада, и он с надутым видом взялся за работу), мне нужно было написать рапорт. Я решил сделать это за столом дежурного, боясь, что, сидя в своем удобном кресле в кабинете, просто засну. Вам это может показаться странным после всего, что произошло всего час назад, но я чувствовал, что прожил как минимум три жизни, начиная с одиннадцати вечера, и все эти жизни без сна.
Джон Коффи стоял у двери своей камеры, слезы текли из его необычных нездешних глаз - словно кровь из какой-то незаживающей, но странно безболезненной раны. В камере, расположенной ближе к столу, на койке сидел Уортон, раскачиваясь из стороны в сторону, и распевал песенку, скорее всего собственного сочинения и не совсем лишенную смысла. Насколько я помню, звучала она примерно так:
Жа-ров-ня! Для тебя и для меня! Шкворчит и дымится - тра-ля-ля-ля! Это не Филли - старый Вонючка. Не Джеку и не Джолиан. Подлый убийца, мерзкая штучка По прозвищу Делакруа!
- Заткнись, идиот, - бросил я.
Уортон оскалился, показав два ряда гнилых зубов. Он не умирал, по крайней мере еще, он был жив, счастлив и весел, чуть ли не танцевал.
- Ну, заходи и заставь меня, а? - сказал он весело, а потом запел другой вариант своей песенки, составляя слова отнюдь не случайно. Что-то в этом было, какие-то зачатки отвратительной сообразительно-сти, по-своему даже блестящей.
Я подошел к Джону Коффи. Он вытер слезы тыльной стороной ладони. Глаза его были красные и воспаленные, и мне показалось, что он тоже очень устал. Как это могло быть, ведь он слонялся по прогулочному дворику всего два часа в день, а остальное время сидел или лежал у себя в камере, я не знаю, но, без сомнения, видел, что он устал. Это было ясно.
- Бедный Дэл, - произнес он тихим, хриплым голосом. - Бедный старина Дэл.
- Да, - ответил я. - Бедный старина Дэл. Джон, а с тобой все в порядке?
- Для него уже все позади, - продолжал Коффи. - Для Дэла все уже позади, правда, босс?
- Да. Но ответь на мой вопрос, Джон. С тобой все в порядке?
- Для Дэла уже все прошло, везет ему. Неважно, как это произошло, но ему везет.
Я подумал, что Делакруа вряд ли согласился бы с этим, но ничего не сказал. Вместо этого я осмотрел камеру Коффи.
- А где Мистер Джинглз?
- Убежал туда. - Он указал сквозь решетку по коридору в сторону смирительной комнаты. Я кивнул.
- Он вернется.
Но он не вернулся, дни Мистера Джинглза на Зеленой Миле закончились. Единственные следы его Брут обнаружил зимой: несколько ярко окрашенных деревян-ных щепочек и запах мятных леденцов, исходящий из дыры в балке.
Я уже собирался уйти, но не смог. Я смотрел на Джона Коффи, а он на меня, словно читая мои мысли. Я сказал себе, что надо двигаться, считать ночную смену оконченной, вернуться к столу дежурных и к своему рапорту. Вместо этого произнес его имя.
- Джон Коффи.
- Да, босс, - тут же ответил он.
Иногда человека просто преследует мысль кое-что узнать, именно это происходило во мне. Я опустился на одно колено и стал снимать башмак.
7
Когда я добрался домой, дождь уже перестал и над горами взошел тонкий серп луны. Моя сонливость словно исчезла вместе с тучами. Мне совсем не хотелось спать, и я чувствовал, как от меня исходит запах Делакруа. Я подумал, что еще долго моя кожа будет пахнуть паленым "Жа-ров-ня! Для тебя и для меня, шкворчит и дымится - тра-ля-ля-ля!"
Дженис ждала меня, как всегда, когда ночью была казнь. Мне не хотелось пересказывать ей все, я не видел смысла в том, чтобы мучить ее, но она поняла по моему виду, когда я появился в кухонной двери, и потребовала рассказать все. Поэтому я сел, взял ее теплые руки в свои ледяные ладони (отопитель в моем "форде" почти не грел, а погода после шторма резко изменилась) и поведал ей все, что она хотела услышать. Где-то на половине рассказа я вдруг неожиданно разрыдался. Мне было стыдно, но не очень, ведь рядом была Дженис, а она никогда не упрекала меня за то, что я иногда вел себя не так, как подобает мужчине... не так, как, полагал, должен себя вести. Если у мужчины хорошая жена, он счастливейшее из созданий Божьих, а если такой жены нет, мне его жаль, единственное утешение состоит в том, что он не знает, сколь жалка такая жизнь. Я плакал, а она прижимала мою голову к своей груди, когда же моя буря улеглась, мне стало чуть-чуть лучше. И, наверное, именно тогда впервые моя мысль стала отчетливой. Не о ботинке, нет. Она имела к нему некоторое отношение, но иное. Именно тогда я вдруг ясно осознал: при всем несходстве пола, цвета кожи и габаритов у Джона Коффи и у Мелинды Мурс были одинаковые глаза: несчастные, печальные и нездешние. Умирающие глаза.
