Николай Лукин - Судьба открытия
Петербург не раз окутывался туманом, туман рассеивался, снова сгущался, моросил дождь, потом ударили морозы, закружились в воздухе снежинки. А Лисицын сидел у себя дома и читал. Мальчик из книжной лавки приносил по его заказам связки книг, журналов, брошюр. Заказы выполнялись не всегда — бывало, нужных ему сочинений не находили по всему Петербургу.
Наконец он пришел к выводу: разве так может продолжаться? Множество работ талантливых геологов разбросано в редчайших изданиях — в «Записках» университетов, в «Трудах» Общества естествоиспытателей; а Иван Васильевич Мушкетов, например, помещал статьи в газете «Туркестанские ведомости». Одно забудется, другое без следа исчезнет. Десятки крупных имен: Черский, Иностранцев, Ковалевский, Амалицкий, Федоров… да мало ли! И почему нет монументальной книги, где критическим обзором были бы собраны, приведены в общую систему труды хотя бы русских ученых этого века?
Лисицын решил: такую книгу напишет он. Ему думалось, получится очень хорошая книга. Казалось: объединяя сотни исследований, он еще глубже раскроет историю планеты, покажет климат прежних эпох, условия жизни фауны и флоры. Он заглянет в современную науку о растениях. Точно рассчитает распределение тепла на Земле. Вообще все догадки, где возможно, проверит математикой. Он объяснит — художники нарисуют ландшафты древних периодов; по трудам Карпинского сам начертит карты доисторических материков. Профессор Лутугин схватится, наверно, за бороду, скажет «ого!», когда узнает о такой работе.
«Может, сейчас с ним посоветоваться? — колебался Лисицын. — Лутугин все-таки большой геолог. Или принести сразу готовую рукопись?»
Случилось по пословице «На ловца и зверь бежит». Два дня спустя Лисицын встретил бывшего своего профессора на углу Каменноостровского проспекта. Увидев знакомое длинноносое бородатое лицо, он догнал Лутугина и здесь же рассказал, какую собирается писать книгу.
— Как отнесетесь к этому, Леонид Иванович?
— Ну что ж, — ответил профессор, посмотрел веселыми глазами и взял под мышку трость. — Великое дело. Пишите. От всей души желаю успеха!
Попрощавшись, они пошли в разные стороны. Отойдя несколько шагов, Лутугин крикнул:
— Вернитесь! — И предложил: — Хотите на службу ко мне, в Геологический комитет? Готовлю съемку всего Донецкого бассейна.
— В комитет? На службу? — удивленно переспросил Лисицын. Помолчав, наотрез отказался: — Благодарю вас, нет. Я уж писать принялся, я уж книгу… Благодарю вас…
С тех пор мысль о древовидных папоротниках каменноугольного периода стала занимать его еще больше. Лисицын как бы воочию видел высоту и толщину стволов гигантских сигиллярий, лепидодендронов. Он думал о теплом болоте, питавшем корни древних растений, о ливнях, более страшных, чем нынешние тропические дожди.
Главу об ископаемой флоре он, по традиции, начал критикой взглядов Аристотеля. Аристотель считал, будто деревья и травы растут, получая пищу только из почвы. Аристотелю не было известно — это узнали две тысячи с лишним лет спустя после его смерти, — что главные вещества растений образуются из воздуха. Зеленые листья поглощают из атмосферы углекислый газ. В листьях происходит химический процесс: под действием солнечного света углекислый газ разлагается на углерод и кислород. Кислород возвращается в атмосферу, а углерод вступает в соединение с водой.
«Отсюда в растениях, — обмакнув перо в чернильницу, написал Лисицын, — получаются углеводы: клетчатка, декстрин, крахмал, сахар. Процесс этот, открытый Климентом Аркадьевичем Тимирязевым, называют ассимиляцией углекислоты. От него зависит вся жизнь на Земле».
Рука снова протянулась к чернильнице. В дверь постучала фрау Шеффер.
— Владимир Михайлович, — позвала она, — битте кафе тринкен. — И шепотом, по-приятельски переступив через порог, добавила: — Моя сестра приехала, барышня… Я познакомлю вас.
Лисицын покосился с досадой:
— Некогда, не могу. — И показал: — Работа у меня. Видите? Спасибо, но никак!..
Фрау обиделась. Ушла.
На его столе лежали груды книг. Тут же был томик Тимирязева в коричневом кожаном переплете — знаменитое исследование «Об усвоении света растениями».
Случалось, он подолгу, думая, шагал по комнате. Его тревожил вопрос: в чем главная причина бурного развития папоротников каменноугольного периода? Почему они достигали своих исполинских размеров?
Кстати подвернулось описание интересных опытов. Оказывается, если поместить растение в стеклянный ящик и впускать туда понемногу углекислый газ, оно станет развиваться очень быстро — конечно, на хорошей почве и в солнечном свету. Когда ученые повысили содержание углекислого газа в ящике до одного процента, углеводы в зеленых листьях образовывались иногда даже в двадцать-тридцать раз быстрее, чем в листьях таких же растений на обыкновенном воздухе.
«Вот в чем дело! — сообразил он. — Углекислота!»
Еще в институте студентам говорили: земная атмосфера древних эпох содержала много углекислого газа. Но лишь теперь Лисицын свел для себя концы с концами. Ему стало ясно, что именно воздух, богатый углекислотой, способствовал стремительному росту палеозойских папоротниковых лесов. «Каких-нибудь пятьсот миллионов лет назад»,- прикинул он, улыбнувшись.
Несколько дней он писал, не разгибая спины. А потом почувствовал беспокойство: «Что же дальше будет?»
Захотелось пройтись по морозцу — зимой в квартире фрау Шеффер было душно. Он надел шубу, шапку и вышел на улицу.
Медленно падали легкие снежинки.
«Приближается конец жизни на Земле, — размышлял он и шел, глядя себе под ноги. — В нашем воздухе только остатки прежних запасов углекислого газа, жалкие три сотых доли процента. С каждым годом его становится меньше. Растения хиреют из века в век. Когда углекислоты станет совсем мало, чахлые кустарники и травы, мхи и водоросли уже не смогут прокормить животных. Катастрофа близится… Как предотвратить ее?»
— Ваше сиятельство, прокачу! — крикнул извозчик-лихач, подъехав к тротуару и откинув медвежью полость на легких лакированных санках. Рослая гнедая лошадь выгибала шею, подтанцовывала.
Лисицын остановился.
— Прокатишь? — спросил с недоумением. Но тотчас понял: — Ага, прокатишь! — И кивнул: — Ну ладно, прокати!
Лошадь рванула с места, резво побежала сначала по засыпанным снегом улицам, потом по гладкому льду Невы. Снег скрипел под полозьями. Подбородок у извозчика был бритый, а усы с седой ниткой выглядели по-гренадерски.
— Отставной солдат? — спросил Лисицын.
