Филип Дик - Духовое ружье
— А как ты ему все объяснила?
— Я сказала, что ты долгое время думаешь, что если тебя перестанут здесь любить и ценить, ты скроешься.
— И каков был ответ? — спросил он ровным голосом.
— Генерал Нитц осознает, что ты всегда можешь уйти. Он хорошо понимает твою позицию. Вообще-то, военный совет Правления на своей специальной закрытой сессии в прошлую среду обсуждал это. И отдел кадров генерала Нитца доложил, что у них есть три дизайнера, которые ждут своей очереди. Три новых медиума, которых предложил психиатр клиники Воллингфорд в Сент-Джордже, Юта.
— Они на уровне?
— Вроде бы.
Он быстро подсчитал:
— В Орегоне сейчас не два часа ночи, а полдень. Ровно полдень. Повернулся и пошел назад в офис.
— Ты забываешь, что мы живем по экономическому времени Толивера, напомнила Марен.
— В Орегоне солнце сейчас в зените.
Марен терпеливо сказала:
— Но все равно, по Э.В.Т. сейчас там два ночи. Не звони, брось это.
Если бы он хотел поговорить с тобой, он бы позвонил в нью-йоркский офис, а не сюда. Он не любит тебя, вот в чем дело. А не в том, полдень сейчас или полночь. — Она мило улыбнулась.
— Ты сеешь семена возмущения.
— Я говорю правду, — возразила она. — Х.З.В.Ч.Т.Б.?
— Нет, — сказал он, — я не хочу знать, в чем моя беда.
— Твоя беда…
— Отстань.
Но Марен продолжала:
— Твоя беда в том, что ты чувствуешь себя не в своей тарелке, когда тебе приходится иметь дело с мифами, или, как ты говоришь, с ложью.
Поэтому целый день ты чувствуешь себя плохо. И когда кто-то начинает говорить тебе правду, ты покрываешься сыпью и становишься психоматическим больным с головы до пят.
— Гмм…
— Решение — по крайней мере для тех, кто имеет с тобой дело, темпераментным и переменчивым, — в том, чтобы говорить тебе те же мифы…
— Ох, заткнись! Нитц говорил о каких-нибудь деталях насчет этих новых медиумов? Что они раскопали?
— Конечно. Один маленький мальчик, жирный как сказочный герой, играет на скрипке, сосет леденец на палочке. Очень неприятный. Одна пожилая старая дева из Небраски. Один…
— Мифы говорят так, что они кажутся реальностью, — прервал ее Ларс.
Ларс пошел обратно по коридору в кабинет Марен. Через минуту он уже открывал ее видеоустановку и набирал Фестанг-Вашингтон, все станции Правления.
Но как только показалась картинка, он услышал щелчок. Мгновенно, но вполне видимо с близком расстояния, картинка исчезла. В ту же минуту загорелся красный предупредительный сигнал.
Видеоустановка прослушивалась. Не просто в одном месте, а вдоль всем передающем кабеля. Он сразу же выключил связь, встал и вновь пошел к Марен, которая пропустила один лифт и теперь спокойно ждала другого.
— Твой видеофон прослушивается.
— Я знаю, — сказала Марен.
— Почему же ты не вызвала ПТиТ, чтобы они убрали микрофон?
Марен деликатно, как будто разговаривала с человеком с весьма ограниченными умственными способностями, ответила:
— Послушай, они ведь все равно узнают. — Это был достаточно неясный намек: они. Незаинтересованное агентство КАСН, нанятое Нар-Востоком, или отделение самого Нар-Востока КВБ. Что ни говори, это не имело значения.
Они все равно все знают.
И все же его раздражала попытка выйти на его сотрудника через подключенное таким образом устройство. И не было сделано ни малейшем усилия, даже формальною, чтобы скрыть внедрение этого вражеском, самостоятельно действующем, совершенно чужого здесь электронном аппарата.
Марен задумчиво сказала:
— Его поставили когда-то на прошлой неделе.
Ларс ответил:
— Я ничем не имею против монополии на информацию для одного маленькою класса. Я не расстраиваюсь из-за том, что мошенников и простофиль сколько угодно. Каждое общество действительно управляется элитой.
— Так в чем же дело, дорогуша?
Когда подошел лифт и они с Марен вошли в него, Ларс продолжил:
— Меня волнует, что элита в данном случае не беспокоится о защите той информации, что и делает ее элитой. — Может быть, подумал он, существует бесплатно распространяемая ООН-3 ГБ анкета с приблизительно таким вопросом: «ЧТО ВЫ ДУМАЕТЕ О НАШЕМ ПРАВЛЕНИИ, РЕБЯТА, И ЧТО ВЫ СОБИРАЕТЕСЬ ДЕЛАТЬ ПО ЭТОМУ ПОВОДУ?».
— Но ты занимаешь руководящее положение, — напомнила ему Марен.
Ларс бросил на нее быстрый взгляд:
— А ты включила телепатическую умственную приставку. Нарушаешь Закон Бехрена.
Марен ответила:
— Чтобы заполучить ее, я потратила пятьдесят миллионов кредитов. Так что ты думаешь, я ее когда-нибудь отключу? Она вполне окупает затраты. Она говорит мне, правду ты говоришь, или в какой-нибудь квартире с…
— Тогда прочитай мое подсознание.
— Я читала. В любом случае, зачем это тебе? Кому интересно знать, где там всякая дрянь, о которой ты даже не хочешь вспоминать…
— Все равно прочитай! Прочитай прогнозирующие аспекты. Что я собираюсь делать? Потенциальные акты в зародышевом состоянии.
Марен покачала головой:
— Такие большие слова и такие мелкие идеи. — Она захихикала над его просьбой.
Аппарат на авто-авто уже набрал высоту и держал курс за город. Ларс рефлективно приказал ему покинуть Париж. Бог знает, почему.
— Я проанализирую тебя, дорогой утеночек, — сказал Марен. — Это действительно очень трогательно, что ты пытаешься думать и думать, хотя твой субстандартный мозг находится на самой нижней ступени. Субстандартный — если не считать той выпуклости на фронтальной лобовой доле, что и делает тебя медиумом.
Он ждал, что она выскажет всю правду.
Марен продолжала:
— Снова и снова этот тоненький внутренний голосок скрипит: почему простофили должны верить, что они простофили? Почему им нельзя сказать правду? И почему они не поверят в нее, даже если узнают? — Ее тон был теперь сочувствующим. Для нее это было довольно необычно. — Вы просто не можете признаться во всем даже себе самим. А уж им — тем более.
Глава 7
После обеда они пришли в парижскую квартиру Марен. Ларс мерял шагами гостиную, ожидая, пока Марен переоденется «во что-нибудь поудобнее», как однажды заметила Джин Харлоу в старой, но все еще веселой шутке.
И тут он обнаружил прибор на низеньком столике, выполненном под тарслевое дерево. Он был как-то странно знаком ему. Ларс взял его и с удивлением повертел в руках. Знакомый — и в то же время странный.
Дверь в спальню была приоткрыта.
— Что это? — крикнул Ларс. Он видел неясную, в нижнем белье фигурку, которая двигалась туда-сюда между постелью и шкафом. — Эта штука, похожая на человеческую голову. Только без черт лица. Размером с бейсбольный мяч.
