Игорь Росоховатский - Повод для оптимизма
Неожиданно земля под моей ногой подалась, и, не успев сообразить, что происходит, я упал в глубокую яму. Падение прошло сравнительно благополучно, и я не очень ушибся. Над краем ямы показалась голова проводника. Его лицо было по-прежнему невозмутимым.
- Как себя чувствует Профейсор?
- Как нельзя хуже. - Меня раздражала его невозмутимость. - Похоже, что эта яма отрыта специально.
- Сейчас свяжу веревку из лиан, - ответил Этуйаве. - Профейсору надо скорее выбираться. В яму может упасть другой зверь.
Он исчез из поля зрения, а я постарался удобнее устроиться на дне, привалясь спиной к стене и вытянув ноги. Яма расширялась книзу, в нескольких местах были вбиты острые колья.
Надо же было иметь везение и в невезении! Я упал в яму, но миновал колья. Похоже, что судьба старается продлить себе удовольствие и подольше позабавиться со своей игрушкой. Ну что ж, постараюсь воспользоваться даже этим, чтобы выжить. Я полагал, что слова проводника "о другом звере", который может упасть в яму-ловушку, сказаны для отвода глаз. На самом деле он боится не зверя, а тех, кто вырыл яму, - охотников. Очевидно, это были воины из племени бачула. Я вспомнил рассказы Густава о том, что "лакомки"-бачула готовят именно такие ямы для двуногих жертв.
Рука сама вынула пистолет. Впрочем, он бы мне в такой ситуации не помог. Вероятно, каннибалы сначала умертвили бы меня копьями или набросали в яму горящих факелов, чтобы "дичь" задохнулась в дыму и заодно немного поджарилась. Да и там, наверху, огнестрельное оружие мало помогло бы. В джунглях, где поле зрения ограничивается одним-двумя метрами, винтовка и пистолет теряют свои преимущества перед копьями и дубинами. Успех сражения решают лишь умение ориентироваться, быстрота и неожиданность нападения.
Почему так долго не появляется проводник? Может быть, нагрянули каннибалы, и ему пришлось удрать? Если их много, то что он - один - сможет сделать? Не погибать же вместе со мной! В конце концов дикарь остается дикарем, и первобытные инстинкты всегда возьмут в нем верх.
Я попробовал было выдернуть колья, чтобы вбить их в стенку ямы и устроить что-то вроде лестницы. Но они были всажены так глубоко, что не поддавались, несмотря на все мои усилия. Я снова уселся и стал ждать, пока метис вызволит меня из этой ловушки.
Человечество начинало путь прогресса с того, что устраивало ловушки. Оно развивается, совершенствуя это главное свое мастерство. Бесчисленные варианты: всевозможные силки, петли и петельки, капканы со стальными зубьями... На руки - в виде полицейских браслетов или обручальных колец, на ноги - в форме кандалов или постановлений "без права на выезд", для всего тела - в виде тюрьмы. Но и этого мало человеку для человека, ибо когда тело в тюрьме, это еще не значит, что скован дух. Даже казнь бывает недостаточным средством, ведь дела человека иногда опаснее его самого.
Разве может человечество остановиться на достигнутом? Оно приготовило ловушки и для ума - в тысячах всевозможных "табу", в лабиринтах государственных и нравственных законов. Даже для памяти о человеке и его делах уготованы капканы и силки: анафемы и проклятия, молчание или рев прессы - в зависимости от того, что окажется эффективнее.
Не забыли, конечно, и о специальна ловушках для такой разновидности дичи, как я, - для людей науки, решивших ради высшей истины не останавливаться ни перед чем. А если к тому же ты знаешь тайну, от которой зависят все они, то и безразличные становятся врагами, друзья предателями, а женщины, любившие тебя, продают каждое твое слово поштучно.
Если бы это было не так, они бы не выследили меня. Мое невезение превратило в ловушку даже тайну, которую я вырвал у природы. Собственно говоря, не увенчайся в свое время успехом мой научный поиск, сегодня меня бы не преследовали, я мог бы быть счастлив.
У нас у всех есть тайны - и это лучшее свидетельство того, кто мы такие. Лишите самого великого его тайн, покажите его людям без прикрас что останется от его величия? Тайны прикрывают наши язвы и рубцы, маскируют запретные желания и поступи. Иногда это тайны от самого себя, от собственного сознания: если бы оно заглянуло в пропасть, то не удержалось бы на ее краю.
А я вырвал у природы одну из самых ужасных тайн, она касается многих, лучших представителей рода человеческого. Поэтому меня и считают одним из опаснейших врагов, от которого надо избавиться любой ценой. И это результат моего успеха в науке. Разве не смешно?
Рядом со мной шлепнулся конец веревки, а над краем ямы показалась голова проводника.
- Пусть Профейсор обвяжется. Этуйаве вытянет его.
Я как можно быстрее последовал его совету.
Проводник помог мне развязать веревку и стал тщательно прикрывать яму ветками. Я подумал, что он хочет устроить засаду охотникам и перебить их. Однако метис снова связал рюкзаки и кивнул мне, приглашая в путь.
На этот раз я поспевал за ним и старался ступать след в след.
- Яму вырыли бачула?
- Может быть, бачула. Может быть, другие.
- Для людей? - не унимался я.
- Может быть, для антилопы. Может быть, для кабана. Но охотник не знает точно, кто попадет в его ловушку.
Он хитрил.
- Разве Этуйаве не понимает, о чем спрашивает белый брат?
- Этуйаве понимает. Но он не знает, что думали охотники, а охотники не знали, кто попадет в яму. Профейсор на тропе своей жизни, наверное, тоже рыл ямы. Разве в них всегда попадали те, на кого он охотился?
Когда акдаец заупрямится, не пробуйте его переубедить. И все же я не мог не думать о том, что недалеко отсюда мне придется жить, возможно, долгое время, а потому не мешает знать об охотниках, готовящих ловушки на тропинках. Особенно, если они охотятся на двуногого зверя...
- Рассказывают, что остались люди, которые едят своих братьев...
Он сразу понял, почему я так настойчиво спрашиваю об этом и почему не уточняю, что это за люди. По лицу метиса пробежала тень. Он сказал:
- Своих братьев - нет. Других людей, чужих, завоевателей. И они их ели совсем не так, как свинью. Не для того, чтобы насытиться.
В его словах мне почудился вызов. Я спросил:
- А для чего?
- Чтобы узнать их замыслы и перенять их хитрость. Или чтобы принести жертву. Так было давно. Это делало два или три племени. Теперь, говорят, это делают белые у себя в Европе.
Я хотел было возразить, но он предупредил меня:
- Мне говорили, что все племена белых людей едят мысли своих друзей и врагов.
Я засмеялся. Как-то Густав рассказал, как поразился дикарь, когда увидел сейфы с архивами и узнал их назначение. Да, мы храним и усваиваем мысли и секреты других людей, но это не то же самое, что усваивать их мясо.
Проводник остановился и позволил себе пристально посмотреть мне в глаза, что с ним случалось редко.
