Яков Кальницкий - Конец Подземного города (с иллюстрациями)
— Альзо… Тьфу! Алло! Вы, Мих? Что? Из Подземного? Ладно, давайте… Я слушаю вас, Подземный город. Да, я. А, господин Конноли! Приветствую вас, дорогой компаньон! Что? Какой бунт? Разве в Подземном городе возможен бунт? Вы что-то напутали, дорогой Конноли. Ну, что ж… Жалко рабочую силу, но, если без этого нельзя, постреляйте малость, только не увлекайтесь. Учтите, что новых рабочих теперь не так-то легко добыть… Короче — прекратить панику. Это первое. А второе — ждите меня завтра. Как только покончу тут с одним неотложным дельцем, сейчас же вылечу… Вы удовлетворены? Ничего, продержитесь… Гуд бай!
Черт побери! Вечно так. Если у человека с утра хорошее настроение, то непременно нужно его испортить. Найдется какой-нибудь герр Крайц — дьявол его съешь! — или еще кто-нибудь — и поднесут пилюлю. Извольте радоваться, бунт в Подземном городе… Кто смеет бунтовать после той попытки? Ведь рабы так зажат — не то что бунтовать, они и дышать не смеют.
И еще раз захрипел телефон. Джонни опять неохотно снял трубку:
— Что еще? А, локационная… Ну, что вам нужно? Беспокоите по пустякам… Те-ло? Какое тело? На высоте двадцати трех тысяч метров? Фантазия… А скорость? Что?! Да вы с ума сошли! Бросьте дурака валять. Такой скорости не бывает… Да, да, не бывает. Ладно, перестаньте молоть чепуху!
Положительно, мир скверно устроен. Просто не дают человеку вздохнуть спокойно… А до чего Джонни устал! Разве и впрямь плюнуть на все, продать свою долю на ходу, с рабами, с охраной, с подземными и подводными тайнами, с господином Конноли, со всеми перспективами… Не зря мудрый марабу говорил, что искусство уйти вовремя ценится выше искусства придти кстати. Монийская биржа живо интересуется предприятием, надо воспользоваться этим и уйти на покой.
…Какой, к бесу, покой!.. «Днепр» идет? Идет. Нужно его встретить. Это пробиваются сквозь лед новые миллионы. Только не промазать: первым выстрелом сбить радиорубку, а там — мины… Пополнение рабочей силы в Подземном городе — это пополнение счета Джонни в банке. Джонни вызывает радиста:
— Мих, — говорит он по телефону, — где этот тихоход? Идет? Больно медленно тащится. Он ведь считается у них сильнейшим ледоколом, а лед пустяковый… А ну, подгоните его малость. Идем, мол, ко дну. Гибнут маленькие дети. Капитан застрелился. Русские любят спасать. Особенно ради детей они готовы в огонь и воду. Поторопите их. Я и так задерживаюсь… Да, Мих, вы не забыли уменьшить напряжение? Смотрите, чтобы не дальше пятидесяти километров. Нам вовсе не требуются свидетели радиофлирта с «Днепром»…
— Есть, господин Джонатан. На «Днепре» сейчас будет потоп — они зальют свой корабль слезами… Еще бы, такое бедствие. А вы пока, Джонни, почитайте радиограмму. Сейчас пришла. Что-то странное…
Вахтенный юнга вскоре принес радиограмму, перехваченную Михом. Она гласила: «Привет героям «Днепра» от экипажа первого «Светолета»…
Еще в специальной школе Джонни изучал русский язык. Но эту радиограмму он не понял. Что за «Светолет»? И чего ради он именно в эту минуту приветствует «Днепр»? Уж не «тело» ли это, которое промелькнуло на высоте двадцати трех тысяч метров с фантастической скоростью? Тогда непонятно, каким же образом с такой высоты при такой скорости они распознали «Днепр»…
Тем временем Мих передал радиограмму с описанием ужасов, якобы переживаемых «Мафусаилом». Из радиограммы следовало, что «Мафусаил» уже почти на дне, что экипаж и пассажиры, среди которых два десятка малышей, — голые, мокрые, больные, высадились на тонкий, ненадежный лед, что три женщины сошли с ума, что старший помощник застрелился вслед за капитаном. Если им не окажут помощь, к вечеру в ледовом лагере не останется ни одного живого человека.
На этот вопль Мих тотчас же получил ответ:
«Не падайте духом. Держитесь. Перейдите на старый лед. О прочем не заботьтесь. Через час надеемся вас снять. Капитан «Днепра» Лунатов».
Не дослушав текста, передаваемого Михом по телефону, Джонни покатился со смеху:
— Ну, не дураки? Сами лезут в шахты Подземного города.
Спустя несколько минут, немного овладев собой, Джонни позвонил капитану:
— Алло! Роб! Прикажите приготовить «Циклон»… Сейчас же после операции вылетаю на остров. Со мной двадцать моих парней.
Затем Джонни поднялся на капитанский мостик. Дул приятный теплый ветер… Лед сверкал, воздух был напоен светом. И только на востоке висело черное дымовое пятно. Это «Днепр» пробивался на помощь.
— Вот что, Роб, — сказал Джонни капитану. — Когда русские приблизятся, укутайтесь дымом: у нас, мол, пожар, ничего не видно. А то как бы они нас не раскусили… Понятно?
Роб многозначительно подмигнул Джонни, присвистнул, и оба расхохотались.
Опять «Мафусаил»
На высоте четыре тысячи пятьсот метров Солнцев перевел свою машину в горизонтальное положение, убрал винт и включил ракетный двигатель. Набирая высоту, «Светолет» понесся на северо-запад. Пассажиры не чувствовали ни перемены в положении корпуса машины, ни быстро нарастающей скорости.
Включив приборы автоматического управления, Солнцев вернулся в кабину.
— Высота — двадцать три тысячи метров, — сказал он, садясь в кресло.
— Двадцать три? — изумился Рыбников. — Ой, что-то не верится…
Но, глянув в окно, он увидел темно-фиолетовое небо. Кое-где мерцали зеленоватые звезды. Далеко внизу лежали облака, словно серебряный океан, замерзший во время шторма.
— Изоляция хорошая, — похвалил Рыбников. — А тишина какая…
— Конечно, тишина, — отозвался Иринин, — ведь мы идем быстрее звука. Шум «Светолета» остается позади. Да и вообще откуда взяться шуму на этой высоте? Воздух здесь очень разрежен.
— Знаешь, Левушка, твой «Светолет»… — Рыбников обвел рукой кабину. — Прямо как во сне…
— Да, — согласился Солнцев, — благодаря электрониту мы сэкономили свыше десяти тонн полетного веса. В мире нет машины с меньшим полетным весом, чем наш «Светолет».
— Придраться не к чему, — покачал головой Рыбников и направился к радиоустановке.
Гарри был равнодушен к пейзажу. Устроившись в кресле поудобнее, он крепко спал. В крохотном отсеке Надя готовила завтрак. Профессор Иринин шутил:
— Пикник в стратосфере. Даже если считать по московскому времени, то для завтрака еще слишком рано. Ну, а в поясе, где мы летим, сейчас восемь часов вечера вчерашнего дня. Придется нам еще раз поужинать.
Вдруг Рыбников протяжно свистнул и, подавшись грузным, телом вперед, протянул Солнцеву свою запись.
— Знакомая картина: кто-то «SOS» кричит.
— Координаты, Устин Петрович?
