Геннадий Прашкевич - Кормчая книга
«Спасибо, Мар.»
«Не за что, Калхас. Но лучше бы ты вернулся на борт.»
«Я в долгу перед тобой и Редером.»
«Это точно».
XI
В просвете ветвей мелькнул изгиб тихой реки, высокий глинистый берег. Ниже по течению пускали мутные струи длинные ожелезненные отмели, над ними торчали легкие свайные домики. Наверное, над проточной водой жить приятнее, чем над болотом, они тут здорово потрудилась, подумал Калхас, выискивая в листве ажурную паутину многолепестковой антенны. Почему никто не обращает внимание на его прибытие? Или у них нет служб предупреждения?
Он много чего слышал о колонистах.
Колонисты ленивы, их поселения гибнут под их отходами.
Колонисты живут в полумраке болот, часто болеют. Они не умеют поддерживать контакты друг с другом, поэтому часто хмурятся. Никаких игр, никаких улыбок. То, что легкий ветерок шевелил листву, и весело рябило в глазах от солнечных зайчиков, и над поляной порхали бабочки, окрашенные в самые невероятные цвета, ничего не меняло. Все могло быть так, как о колонистах рассказывали.
Хрустнула ветка.
Калхас обернулся.
Он обернулся так стремительно, что крепкий, синеглазый, густо обросший бородой человек, явный колонист, не успел отпрянуть. Так и застыл, пригнувшись, прикрывшись приподнятой веткой маны.
– Я не Свободный Охотник.
– Я знаю, – человек без всяких колебаний выпрямился. – У Свободных Охотников нет таких машин. Наверное, вы с «Гермеса». Мы следили за вами от самого Мегаполиса.
– Я не заметил.
– Так и должно быть, – синеглазый удовлетворенно улыбнулся. Для среднестатистического колониста он улыбался, пожалуй, чересчур часто. – Я – Уитни. Нас семь тысяч.
– И все – Уитни?
– Все до одного. Это наш клан.
– Семь тысяч это предел для такого поселка?
– Для биосинта. Вы ведь это хотели сказать? – синеглазый не проявлял якобы присущего колонистам хамства. – Не думаю. Мы просто не торопимся. – Он говорил так, будто в запасе у клана Уитни действительно была вечность.
– А можно взглянуть на ваш биосинт?
– Разве он чем-то отличается от других?
– Не знаю. Никогда этим не интересовался.
– А теперь заинтересовались? – Уитни удивленно махнул сильной рукой. – У меня нет причин отказать вам. Но вы можете увидеть только пульт. Ничего другого. Ведь биосинт – это очень большой комплекс. Даже очень большой. И некоторые его части не совсем не должны испытывать стрессов. Он не любит чужих людей.
– Не любит?
– Вот именно, Калхас.
– Вы знаете мое имя?
– Вас многие знают.
Уитни приглашающе кивнул и Калхас двинулся за ним, дивясь столь простому обращению. К его огромному удивлению они никого не встретили даже возле приземистого здания, срубленного из толстенных обтесанных бревен, сочащихся смолой. Запах смолы наполнял теплый воздух. Ни окон, ни дверей, – в здание вела узкая стрельчатая арка, подход к которой со всех сторон был перекрыт обширным мелким бассейном.
– Разуйтесь, пожалуйста.
Калхас послушно скинул сандалии и закатал брюки до колен.
Вслед за синеглазым бородачом он вброд перешел бассейн, наполненный прозрачной, мыльной на ощупь, но ничем не пахнущей жидкостью. Биологическая защита, решил он.
– Входите, – приветливо кивнул бородач. – Я подожду вас здесь.
– Как? Вы пускаете меня к биосинту одного? Вы не пойдете со мной?
– Нет, не пойду. Это не нужно. Нет смысла вам объяснять, только старайтесь не шуметь, Калхас. И ничего не трогайте. Все равно ничего особенного внутри вы не увидите. Это же просто. Разве мы видим человеческое сердце или мозг? Так и с биосинтом.
Калхас шагнул под арку.
Он уже понимал, что синеглазый Уитни прав.
Действительно ничего особенного. Сумеречное вместительное помещение. Густая, напитанная запахом смол, прохлада. Густая тишина. Несколько таймеров. Пульт. Рабочие экраны.
Вот только запах.
Пахло чем-то сырым.
Как будто заквашенным тестом. И свежим маслом.
Калхас никак не мог определить природу запаха. Он давил плотно и сильно, он не казался отталкивающим. А из-за бревенчатой стены, глухой, чисто выскобленной, отчетливо доносились неясные вздохи, плеск, звон капели, мерное живое урчание. Что-то там ворочалось за бревенчатой стеной, что-то благостно урчало. Да неужели это и есть то будущее, о котором с таким восторгом вещает доктор Джаун? – изумился Калхас. Как так? Человечество веками пробивалось сквозь кровавые потрясения, сквозь боль жестокого выбора, оно возводило гениальные башни МЭМ, осваивало Луну, Марс, выводило на орбиты торы и цилиндры Пояса, оплетало планету единой энергетической системой, и вдруг это благостное причмокивание и урчание, ничего не вызывающее, кроме ощущения уже давно пройденного.
Это и есть будущее?
Он изумленно морщил брови, запах начал его раздражать. Но ворчание, сопение, причмокивание за стеной, нежные шлепки и плеск, звон капели звучали так чисто, так живо, что Калхасу уже не хотелось искать ответа на свой вопрос.
При чем тут будущее?
Он чувствовал какое-то странное родство с биосинтом.
Этого не могло быть, но что-то такое он чувствовал. И никак не мог понять: почему раньше ему не приходило в голову взглянуть на биосинт вблизи?
Он медленно вернулся под арку, перешел бассейн и сунул мокрые ноги в сандалии.
Синеглазый Уитни смотрел на него с любопытством:
– Что-нибудь ощутили?
– Кажется… Но не могу это выразить…
– А и не надо, – отмахнулся Уитни. – Я понимаю вас. Может, хотите поговорить с кем-то, кроме меня?
Уитни не успел договорит, как с губ Калхаса сорвалось:
– С Афрой Диги!
Это было как откровение. Открыть единственную дверь.
– Хотите сказать, с Афрой Уитни? – весело поправил бородач. Попадание оказалось стопроцентным. Калхас вовсе не надеялся увидеть здесь Афру, но, кажется, это произошло. – Она теперь Уитни. Как все мы.
– А доктор Джаун?
– Он один из самых первых Уитни.
– И я могу их увидеть?
– А они хотят этого? – вдруг засомневался Уитни, и Калхас не стал врать:
– Не знаю.
Бородач покачал головой.
– Шагайте вон по той тропинке, – все же подсказал он. – Она выведет вас прямо к игровому полю. Если вы и не увидите Афру, кое-что до вас, надеюсь, дойдет.
XII
Игровое поле оказалось просто поляной, обведенной по периметру густыми зарослями низких красных кустов, почти лишенных листьев. Посреди поляны торчал высокий деревянный столб, до блеска отполированный руками. На самом верху белела плетеная корзина. Калхас отметил это, но тут же забыл, потому что на поляну, отчаянно вопя, взвизгивая, выкрикивая непонятные слова, выкатилась в туче пыли орава детей, полуголых и исцарапанных. Они гнали перед собой тугой мяч, при этом каждый пытался схватить его и отправить в корзину.
