Макс Фрай - Русские инородные сказки - 3
Гриффит застилает постель
Поправить тут и там, подтянуть. Натянуть. Отбить. Пальцы порхают в воздухе — как у Аладдина, поспешно заталкивающего джинна в бутылку. Виртуоз. Браво! Никто не лежал на этих простынях, глядя в потолок, считая паршивых овец, предаваясь греху Онана.
Но где же ты находился этой ночью? Где ты спал, Гриффит? Есть ли у тебя алиби?
Разумеется, у меня есть алиби. Чёрный ворон видел, как я ходил — всю ночь ходил — вокруг дома. Спросите ворона, он видел. (Поправить. Натянуть. Отбить.)
Зачем ты ходил вокруг дома, Гриффит? Ночью! Зачем?
Я думал. (Поправить) Я много думал. Моя мысль трижды обежала Земной шар. (Натянуть) Пока вы спали, я думал обо всех, кто есть, в том числе и о вас лично. (Отбить) Спросите соседа, он выходил покурить на крыльцо, он меня видел.
Как же ты думал обо мне, Гриффит? Как вообще можно думать — глубокой ночью?
О вас — в самой возвышенной манере. Также о тёте вашей — Присцилле. Весь снег истоптал, между прочим. Спросите у пса, уличного пса, он меня видел.
Я бы тебе поверил, Гриффит, я бы сказал: да, этот человек всю ночь провёл на улице, отплясывая в такт возвышенным мыслям, я бы вывел тебя в центр круга, воскликнув: вот — Гриффит, тот, кто бродит ночью, охваченный пламенем мысли! Но взгляни: в уголке, рядом с подушкой осталась крошечная складка. Совсем маленькая, почти невидимая. Эти складки я читаю как открытую книгу и ясно вижу, что не ходил ты, Гриффит, вокруг дома, не думал о тёте Присцилле, но лежал, глядя в потолок, считая паршивых овец, предаваясь греху Онана.
Воскресный шоппинг Гриффита
17.05. “КОСКО. Парфюм и галстуки”. 5th Ave & 18th St. В самый раз для разминки. Покупатель с порога ставит персонал в известность о том, что его племянница без ума от японской косметики. Он хотел бы приобрести духи или что-нибудь в этом духе. Жидкое. Что-нибудь японское, вы понимаете? Что-нибудь с запахом сакуры. Киото, кабуки… Клерк восторженно кивает. Самураи, — продолжает покупатель, — гейши какие-нибудь, харакири. Вам всё понятно? Клерк кивает. Хиросима, Такеши Китано. Молодой человек смотрит на Гриффита с недоверием. Сашими. Васаби. Чтоб всё это было, компрене ву? Чтобы всем этим пахло. Это сложно? Клерк утверждает, что — нет, пара пустяков. В таком случае — за дело. Чего мы ждём? Узкоплечий широкобёдрый хозяин прилавка извлекает из воздуха маленький вонючий ярлычок с надписью “Кензо № 456” и суёт его под нос покупателю. Покупатель блюёт. Магазин мгновенно пустеет — как при хорошем двенадцатибалльном землетрясении. Проблевавшись на славу, Гриффит требует компенсацию. Он готов ограничиться полтинником. Сами понимаете, если дело дойдёт до суда, полтинником не обойдётся. Ему выписывают чек. Извиняются за причинённые неудобства. Вручают подарочную коробочку с образцами. Заходите, всегда будем рады. Зайду непременно. Как же, как же…
17.34. “Счастливый пони”. 6th Ave & 19th St. Секция “Предметы Быта и Кухонные Принадлежности”. Здесь Гриффит прикидывается работником компании и успевает прочесть группе домохозяек подробную лекцию о канцерогенных свойствах тефлонового покрытия — прежде, чем прибывает менеджер, заинтригованный необычайным скоплением народа. Разгневанные домохозяйки побивают менеджера кухонными принадлежностями. Вслед ему летят предметы быта. Гриффит раскланивается и успевает выскочить наружу за несколько секунд до появления охранника. Следующая станция — старый добрый “Дешевле грязи” на углу B'way и 34-й улицы.
17.51. “Дешевле грязи”. B'way & 34th St. Но тут, у самого входа Гриффита уже поджидает патрульная машина, и он благоразумно ретируется. Очевидно, его маршрут более не является секретом для городского управления полиции. Гриффит вынужден использовать “План Б” и сворачивает на 34-ю. Светило медленно покидает вверенную ему территорию, представляя собой сужающийся на глазах ослепительно яркий серп над зданием корпорации “КОРОЛКО”.
17.55. “Тауэр Рекордс”. 34th St.
— Сэр! Простите, вы собираетесь всё это слушать?
— Да, и прямо сейчас.
— У нас строгие правила: не более пятидесяти дисков за раз.
— Да что вы говорите?
— Прошу прощения, сэр, но это так.
— Я в отчаянии.
— Ничем не могу помочь.
— Видите ли, я композитор.
— Сэр?..
— Мне заказали “Реквием”. Срок истекает завтра к полудню, а у меня, как говорится, ещё и конь не валялся.
— …
— Я вижу, в этом заведении всем плевать на судьбы национальной музыки! Вы понимаете что делаете?
— Сэр, ради бо…
— Вы — убийца. Убийца. Посмотрите, что у вас тут происходит. Это что такое?
— Бритни Спирс.
— Если вы не возражаете, я выброшу их прямо сейчас. Вот сюда. Здесь им самое место. Ибо…
— Боб! Бобби, сюда! Скорее!
— Это что такое? Это что, я вас спрашиваю? А это? В корзину! Немедленно!
— Сэр!
— В корзину!
— Мадам! Прекратите, пожалуйста. И вы, сэр! Аааа, к чёрту, в корзину так в корзину…
18.14. “Горячие собаки. ГАВ-ГАВ”. 1st Ave & 13th St. Гриффит покупает сосиску.
18.14. “Горячие собаки. ГАВ-ГАВ”. 1st Ave & 13th St. Окончательный заход солнца.
©Дмитрий Дейч, 2005
Фекла Дюссельдорф
Яблокитай
Когда-то давно, а когда — не спрашивай, был город такой сказочный, назывался Яблокитай. А все потому, что росли в городе Китайские Яблочки — золотые-наливные, розовые бока, алые крапинки. В каждом дворе росли, да и просто на улицах. И каждому мальчишке, и каждой девчонке, да и взрослым можно было любое яблочко сорвать, в карман сунуть, или откусить хрустко — и ничего не будет. Никто не заметит пропажи. Даже через забор лазать не надо: или с земли поднимай, какое получше, а если неленивый да шустрый — хоть с самой макушки срывай. Ближе к августу приходили маленькие аккуратные старушки в цветных платьях и собирали яблоки в большие звенящие ведра. И варили варенье потом, отгоняя белыми полотенцами ленивых пчел, и закатывали янтарную сладость в большие банки. А толстые пчелы все равно никого не кусали: не приучены были кусаться.
Весной город было не разглядеть ни с одного самолета, потому что он был как розовое облако, и многие самолеты мимо пролетали. Город только по цветочному запаху можно было найти, да по жужжанию все тех же пчел — так не у каждого же пилота такой чуткий нос и уши! Потом, конечно, башню построили, как маяк, чтобы самолеты не промахивались и пассажиры не огорчались. А они обычно и не огорчались сильно, потому что если самолет опаздывал, то каждому пассажиру трехлитровую банку варенья давали. Ну, того самого, которое старушки варили, его все равно много оставалось. Даже если бы все жители города целыми днями ели одно только варенье, все равно бы оставалось. Все пассажиры увозили в свои города банки в чемоданах и сумках и потом дома всем хвастались — вот, мол, есть города, где варенье раздают за так, а у нас-то… И все гости и родственники головами качали, и удивлялись. А некоторые и вовсе не верили. И каждый, кто варенье это ел, про город вспоминал. Ну, не все время, конечно — а так, иногда. Бывает же, задумаешься посреди разговора о чем-то, а тебя за плечо тряхнут и спросят: да ты что, спишь что ли?
