Д Константиновский - Ошибка создателя
Михаил пришел нам на помощь. Когда он улыбался, его цветущее лицо становилось таким милым, добрым, приветливым, что он напоминал ребенка, шалуна-вундеркинда.
Людвиг заставил меня разволноваться своим вопросом относительно Клер, и я проглотил, не запивая, одну из таблеток, которые захватил с собой. И всю дорогу до главной усадьбы таблетка стояла у меня в горле.
Наше пребывание в Тальменусе началось, разумеется, с обильного обеда - впрочем, меня предупреждали, что на фермах так всегда делается. Не могу сказать, будто обычай неприятный; я, вообще, люблю вкусно поесть; а при одном взгляде на этот стол слюнки текли. Едва мы сели, принесли вареники, и сразу видно было - из натурального теста; а когда я раскусил первый благоухающий, исходящий сладким паром комочек, я обнаружил, что и творог натуральный, в этом не было никакого сомнения! Я забыл о целях своего приезда - и об официальной цели, и о своей тайной; окунал натуральные вареники в натуральную же сметану и поглощал их - в неимоверном количестве...
Но я хотел как можно скорее приступить к осмотру фермы.
Михаил посулил мне экскурсию, и я попросил его не откладывать выполнение этого обещания.
Что бы нам ни принесли еще - все равно я уже ничего не смог бы съесть. Ни крошки.
С трудом мы выбрались из-за стола.
Экскурсия меня разочаровала... Нет, ферма была, конечно, примечательной, и директор как глава этой организации заслуживал всяческих похвал, но... Короче говоря, я замучил Клер и Михаила, таская их из конца в конец хозяйства, по самым дальним уголкам; я все искал то сельское строение, на фоне которого - я отчетливо помнил снимок, виденный мною в альбоме у Армана, - сфотографировались мои сотрудники. Иногда попадалось нечто подобное, бывало, сходство казалось бесспорным; но тут я обнаруживал, что или облицовка не совсем такая, как на снимке, либо фасад так расположен по отношению к терминатору, что Клер, Арман и Берто ни в коем случае не имели бы необходимости щуриться от света.
Я приехал напрасно!
Расстроенный, я кое-как прочел свою лекцию. Читал я по бумажке. Знаю, что это плохо, но мое состояние можно понять. Я захватил с собой черновик доклада для Всемирного конгресса по роботехнике и через силу прочел его собравшимся.
Зато Клер - о, Клер блистала! С горящими глазами она ораторствовала час, потом другой, отвечала на вопросы, без конца рисовала на доске свои любимые схемы, вымазалась в мелу со лба и до колен и ушла с клубной сцены, провожаемая бурными аплодисментами. Когда она говорит о своей работе - можно заслушаться. Работа стала ее стихией. Я хотел бы когда-нибудь специально написать о Клер как об ученом. Но это надо сделать профессионально. Чтобы еще посильнее получилось, чем о Станции.
После наших лекций трапеза была продолжена. Людвиг заметил, что настроение у меня отнюдь не приподнятое, по-своему истолковал это и принялся развлекать меня анекдотами на вечную тему - о том, как хозяин уехал в командировку, а робот остался дома. Потом Людвиг переключился на Клер. Она тоже сидела грустная - но по несколько другой причине. Это были дни, когда она в очередной раз изнуряла свой организм диетой, чтобы ценой невыносимых страданий заставить себя похудеть на полкилограмма. Единственный проглоченный вареник стоил ей длительного раскаяния; теперь она тоскливо оглядывала стол с дразнящими ее самыми разными яствами; страсти бушевали в ней, и стойкости женщины с прекрасной фигурой едва ли не пришел конец перед столькими искушениями... Людвиг рассказывал Клер на эльзасском диалекте старый анекдот о роботе, который отправился в баню.
Путешествие на ферму едва ли можно было считать удавшимся, а мысль о том, что я должен объехать все моря и горы в поисках нужного мне строения сельского типа, больше не казалась гениальной. Даже если бы я нашел время на сомнительного рода туризм по аграрным районам, это для меня не по силам: я не могу съесть сколько угодно, в этой сфере деятельности мои природные задатки и приобретенный в Отделе навык весьма ограничены.
Что же делать?
Я принялся выстраивать цепочку событий последних дней.
Итак, что было сначала? Вначале Земля была бесформенна, пустынна и погружена в вечный мрак. Всюду простирались только воды, а над ними носился дух божий.
И сказал бог: да будет свет! Увидев, что свет хорош...
Кажется, я устал! Так что же сначала было? Вначале была телеграмма от Армана. Нет, стоп! Телеграмму Арман отправил после того, как Берто подал заявление об уходе, а еще раньше они втроем ездили куда-то на пикник... Итак, сперва они куда-то ездили. Но начнем с еще более раннего времени.
Вначале лаборатория была спокойна, все ставки заполнены и работа шла идеально по графику, утвержденному Высоким Начальством.
И сказал я: да поеду я к Юркову, раз предоставляется такая возможность.
И уехал. В то же время (я сам видел фотографию, да и жена Армана проговорилась, что именно в последнее мое отсутствие) Клер, Арман и Берто исчезают на несколько дней из Отдела (об этом я знал и от секретарши). Кто был четвертым, - а ведь должен же существовать человек, который их фотографировал, неизвестно. А впрочем, это могла быть и автоматическая съемка, тогда вопрос о четвертом отпадает. Берто по возвращении с пикника в Отдел подает заявление об уходе. Примерно в тот же период, когда произошла поездка, Арман представляет список на семь публикаций, - затем забирает его, вычеркивает неизвестно какую седьмую публикацию и дает новый список - на шесть работ; часть этих событий, возможно, произошла до поездки, а часть - после. Кажется, все, не считая неясных намеков секретарши Высокого Начальства... Да, еще этот странный вызов сюда, в Тальменус, на лекцию - с какой стати моя персона заинтересовала обитателей фермы? И, наконец, последние события. Арман - без моего ведома - заполняет место Берто неким ничтожеством, своим приятелем. Остается только добавить, что Берто был не первым, кто вот так же внезапно уволился... И - никаких объяснений!
Так что же я должен делать? Мысли у меня были бесформенны, пустынны и погружены в вечный мрак.
И тут кто-то сказал: да будет свет!
То, что произошло, безусловно, сверх меры подчеркивает роль случайности. Но если рассматривать вопрос диалектически, станет ясна логика событий, за которыми, тут я согласен с рядом философов, стоит закономерность.
Стараясь поддерживать легкую светскую беседу с моим другом директором Михаилом и его заместителем Людвигом, Клер поступила вдруг в высшей степени опрометчиво: непостижимым образом умудрилась задать именно тот вопрос, с которым давно должен бы обратиться я сам, - если б я до такого простого вопроса додумался.
