Клиффорд Саймак - Пересадочная станция
Ему вспомнился день, когда он застал её на поляне, где росли розовые «башмачки». Она стояла на коленях и просто глядела на них, не сорвав ни одного цветка. Инека тогда очень обрадовало, что Люси их не тронула. Им двоим уже только вид этих цветов дарил радость и красоту — чувства куда более возвышенные, чем стремление обладать.
Инек дошёл до вершины холма и стал спускаться вниз по заросшей травой дороге, что вела к почтовому ящику.
И он не ошибся там, у родника, сказал он себе, пусть даже это кажется невероятным. Крыло у бабочки и вправду было порванное, смятое и блёклое. Сначала он действительно увидел покалеченную бабочку, а потом вдруг крыло стало целёхоньким, и она улетела прочь.
8
Уинслоу Грант не опоздал.
Добравшись до почтового ящика, Инек увидел вдали облако пыли, поднятое его развалюхой, подпрыгивающей на ухабах дороги. В этом году вообще пыльно, подумал Инек, поджидая Уинслоу. Дождей выпадало мало, и это сказалось на урожае. Хотя, по правде говоря, не так уж много осталось обработанных земель в здешних местах. Было время, вдоль дороги одна за другой тянулись небольшие фермы, на которые приятно было поглядеть: красные сараи, белые дома. Но теперь почти все они стояли заброшенные и опустевшие. Краска на сараях и домах облезла, и теперь постройки были не красные или белые, а одинаково серые от непогоды. Крыши просели, люди ушли.
До прибытия Уинслоу осталось совсем недолго. Инек ждал. Почтальон, может быть, остановится у ящика Фишеров, сразу за поворотом, хотя Фишеры, как правило, почти не получали писем — разве что рекламные проспекты и прочую ерунду, которая рассылается всем без разбору сельским жителям. Фишеров, впрочем, такая корреспонденция мало волновала: иногда они не забирали почту по нескольку дней. И если бы не Люси, которая обычно бегала к ящику, они бы вообще её не брали.
Таких лодырей, как Фишеры, думал Инек, ещё надо поискать. И дом, и все их постройки столько лет уже держатся на честном слове, что того и гляди рухнут. На своём запущенном участке они высаживали кукурузу, которую заливало каждый раз, когда поднималась вода в реке. Сено Фишеры косили на заливном лугу в долине. Из живности держали двух костлявых лошадей, с полдюжины тощих коров и несколько кур. Машина-развалюха да спрятанная где-то в зарослях у реки самогонная установка — вот, пожалуй, и всё хозяйство. Они, конечно, охотились, ловили рыбу, ставили капканы, но от случая к случаю — в общем, совершенно безалаберный народ. Хотя, если поразмыслить, соседи они вроде бы и не плохие. Занимаются своими делами и никого особенно не беспокоят, разве что изредка выбираются всем кланом и ходят по окрестностям, раздавая брошюры никому не известной секты фундаменталистов, в которую Ма Фишер записалась несколько лет назад на ярмарке в Милвилле.
Уинслоу не остановился у ящика Фишеров и в облаке пыли вылетел из-за поворота. Подъехав к Инеку, он резко затормозил и выключил двигатель.
— Пусть остынет немного, — сказал он.
Мотор, охлаждаясь, начал пощёлкивать.
— Ты сегодня прямо минута в минуту, — сказал Инек.
— Почты было мало, — ответил Уинслоу. — Проезжал мимо ящиков, даже не останавливаясь.
Он полез в сумку, стоявшую рядом с ним на сиденье, и достал перевязанную бечёвкой пачку для Инека: несколько ежедневных газет и два журнала.
— Ты, я смотрю, много всякого выписываешь, — сказал он, — а писем почти не получаешь.
— Да кто же мне напишет? У меня никого не осталось.
— Но сегодня тебе пришло письмо.
Инек, не скрывая удивления, взглянул на пачку корреспонденции и тут только заметил уголок конверта, торчащего между журналами.
— Личное письмо, — добавил Уинслоу, причмокнув губами. — Не деловое. И не реклама.
Инек сунул пачку под руку, рядом с прикладом ружья.
— Наверно, какая-нибудь ерунда.
— А может, и нет, — сказал Уинслоу, и глаза его блеснули. Он достал из кармана трубку, затем извлёк кисет и неторопливо набил её табаком. Мотор всё ещё пощёлкивал. На безоблачном небе сияло солнце. Пышная листва вдоль дороги источала душный едкий запах.
— Я слышал, этот тип, что ищет женьшень, опять вернулся в наши места, — сказал Уинслоу, стараясь, чтобы фраза прозвучала обыденно, но в голосе его всё равно послышались заговорщицкие нотки. — Дня три или четыре его не было.
— Может быть, уезжал продавать женьшень.
— Сдаётся мне, он вовсе не женьшень ищет, — сказал почтальон. — Что-то другое.
— Он уже довольно давно тут…
— Начнём с того, — сказал Уинслоу, — что на женьшень теперь почти нет спроса, но даже если бы и был, так нет самого женьшеня. Вот раньше его хорошо покупали. Китайцы им вроде лечатся. Но сейчас торговли с Китаем почти что нет. Помню, когда я был мальчишкой, мы тоже ходили искать корешки. Они и в ту пору не часто попадались, но всё же попадались…
Уинслоу откинулся на спинку сиденья, сосредоточенно потягивая трубку.
— Странно всё это, — сказал он.
— Я ни разу этого человека не видел, — ответил Инек.
— Бродит по лесам, — продолжал Уинслоу. — Собирает всякие растения. Я одно время думал, он какой-нибудь знахарь или колдун. Травы для разных там снадобий и всё такое. И к Фишерам зачастил, хлещут там это их пойло да всё о чём-то разговаривают. Колдовство сейчас не в почёте, но я в эти вещи верю. На свете полно такого, что наука объяснить не в состоянии. Взять хотя бы дочку Фишера, глухонемую, — так вот она умеет заговаривать бородавки.
— Я тоже слышал, — сказал Инек и подумал: «Не только это. Она ещё умеет лечить бабочек».
Уинслоу наклонился вперёд.
— Чуть не забыл. У меня для тебя ещё кое-что есть.
Он поднял с пола машины коричневый бумажный свёрток и протянул Инеку.
— Не посылка. Это я сам для тебя сделал.
— Да? Спасибо. — Инек взял свёрток из его рук.
— Можешь развернуть, — сказал Уинслоу. — Посмотришь, что там такое.
Инек медлил.
— Стесняешься, что ли? Открывай.
Инек разорвал бумагу и увидел деревянную статуэтку, двенадцати дюймов высотой, изображающую его самого. Светлое, медового цвета дерево сияло на солнце — словно золотистый кристалл. Он шагал, удерживая винтовку под рукой и чуть наклонившись против ветра, морщившего куртку и брюки.
Инек даже дар речи потерял, так его поразила статуэтка.
— Уинс, — сказал он наконец, — я такой красоты в жизни не видывал.
— Я её вырезал из того полешка, что ты дал мне прошлой зимой, — сказал почтальон. — Материал, скажу тебе, отменный, первый раз такой попался. Твёрдое дерево, и почти без волокон. Не колется, не ломается. Режешь по нему, и получается то, что надо. А полируется, считай, само, пока режешь; просто руками потереть, и больше ничего не требуется.