Зиновий Юрьев - Дальние родственники
- Очень остроумно.
- Я и не пытался острить.
- Тем более.
Он вздохнул и посмотрел на нее украдкой. Сценическая ее улыбка по-прежнему сияла на загорелом лице. Он вдруг почувствовал дар провидения: в туманной дымке будущего он увидел располневшую, с моршинками, Леночку, Елену Николаевну, зло толкающую его незаметно локтем, что, мол, ты несешь, дурак, и улыбающуюся при этом гостям. Из будущего потянуло промозглым холодком, и он непроизвольно вздрогнул.
- Так что случилось с Владимиром Григорьевичем и Константином Михайловичем? - вдруг спросила Леночка и внимательно посмотрела на врача своими миндалевидными серыми глазами. Глаза были серьезные и заинтересованные, и белозубая улыбка осталась где-то на сцене.
Господи, подумал Юрий Анатольевич, какое же у нее дьявольское чутье, какое сверхъестественное чувство опасности: стоило ему на мгновение мысленно вырваться из ее охотничьей сетки, как в очаровательной ее головке тут же заревела тревожно сирена: внимание, добыча уходит!
Ему стало смешно и стыдно. Хороша добыча. Богатая он добыча, ничего не скажешь, тридцатилетний бедный дурачок с детскими нелепыми фантазиями. Хоть сафари на него организуй, лицензии продавай. Рохля с докторской ставкой...
- Ты их помнишь?
- Конечно. Инсульт и Альцгеймер.
- Да, но, кроме инсульта, у Харина еще целый букет...
- У него изумительные глаза.
- У кого? - не понял Юрий Анатольевич.
- У Владимира Григорьевича. У меня сердце сжимается каждый раз, когда я вижу его. Знаешь, такие глаза... как тебе объяснить? Столько в них доброты, кротости и... какое-то есть еще слово... старинное такое... когда человек знает, что ничего изменить нельзя и воспринимает все...
- Смирение?
- Ты умница, - сказала Леночка и потерлась щекой о его плечо. - Смирение. Именно смирение.
Боже, что только не проносилось в его дурной голове! Все чушь собачья. Тонкий она человек, тонкий и добрый, а что смотрит на нее вся улица, то разве она виновата? Волосы ей, что ли, посыпать пеплом и напялить на себя рогожное рубище? Он не сказал ни слова, не сделал ни жеста, но Лена, наверное, поняла все, потому что взяла его ладонь и нежно провела по ней пальцем. Блаженно было и щекотно.
- Дурачок ты у меня, - сказала она,
У нее, у нее! - торжествующим хором вскричали все клетки и органы Юрия Анатольевича. - У нее! - восторженно вопили нейроны и ганглии головного мозга. - У нее! - дрожащим тенором вторил спинной мозг. - У нее! - екнула басовито селезенка. - У не-е, у не-е! - отбило такт сердце. - Мы все у нее, мы принадлежим ей и рады рабству.
Мир был прекрасен и сиял улыбками. Мимо медленно проехал "мерседес", который он только что хотел преступным образом присвоить. За рулем сидел седобородый величественный человек. Наверное, архиепископ или академик. Или зав. овощной базой.
- Юрка, хорошо, что ты сегодня не сидишь у следователя.
- У следователя? За что?
- Это неважно. Всегда найдется за что. За склонение к хищению особо крупной клизмы с использованием служебного положения. Мало? За склонение к сожительству в особо крупных размерах...
- Идиотка. Тебя уж склонишь... Так что бы сказал следователь?
- Он должен был бы вытягивать из тебя показания щипцами, лучше всего гинекологическими, для родов. А следователя нельзя восстанавливать против себя. Следствию нужно помогать. Глядишь - и зачтется.
- Что зачтется?
- Чистосердечное раскаяние.
- Раскаяние в чем?
- Неважно. Всегда найдется, в чем раскаяться.
- Хорошо, я раскаюсь.
- Пожалуйста. А то ты начинаешь и тут же останавливаешься. Единственное, что тебя хоть частично извиняет, - это головокружение от близости к своей птичке-синичке.
- За склонение синицы к сожительству...
- Все, Юрий Анатольевич, вы открылись. Все ясно. Вы долго скрывали, но теперь я поняла все: вы страдаете орнифилией, то есть извращенной страстью к птицам.
- Такого извращения нет.
- Есть.
- Нет.
- Хорошо, я тебе докажу. - Леночка выпустила руку Юрия Анатольевича и обратилась к молодому человеку в красной курточке с прыгающей кошкой на груди. Под кошкой было написано "пума".
- Простите, вы не скажете мне, есть ли такое извращение орнифилия?
- Что-о? - раскрыла рот пума.
- Страсть к птицам.
Молодой человек неуверенно рассмеялся и вопросительно посмотрел на Юрия Анатольевича.
- Не обращайте внимания, - кротко сказал Юрий Анатольевич. - Сестра немножечко... не в себе, понимаете? Ее отпустили из больницы на часок погулять со мной. Вообще-то она не опасная, скорее даже тихая, ее часто отпускают со мной погулять.
- Черт те знает что, - буркнула немолодая дама с накладным рыжим шиньоном и злыми губами. - Пьяных, слава богу, меньше стало, так психов выпускают. Лечить лень, вот и выпускают. План перевыполняют для премии.
- Ну, Ленка, с тобой не соскучишься, - покачал головой Юрий Анатольевич, - озорница ты...
- Простите, доктор, - прошептала Леночка, - мне так хотелось понравиться вам... Может, мне лучше нужно было рассказать вам, как я готовлю настоящие белорусские картофельные оладьи - драники.
- Да, Лена, да! - вскричал Юрий Анатольевич, остановился и поцеловал старшую медсестру сначала в левый, потом в правый глаз.
- Есе! - властно просюсюкала Леночка, стоя с закрытыми глазами.
- Во дают, бес-стыд-ники, - весело пропел старичок в желтой рубашке с погончиками. Слово "бесстыдники" он произнес медленно, смакуя все слоги.
Они шли рядом и молчали, дурашливость вдруг уступила место серьезности. Казалось, они оба только что сдали какой-то трудный экзамен и теперь отдыхали после испытания.
- Так что же с Владимиром Григорьевичем? - спросила наконец Леночка.
- Он был очень слаб. Инсульт. Левосторонний гемипарез, кровоизлияние во внутреннюю капсулу правого полушария...
- Я знаю, - прервала его сестра.
- Сегодня я не мог узнать его. Шел без палочки, почти не хромая. Да что шел! Он у меня в кабинете сделал приседание! Я б ни за что не поверил, если б не видел своими глазами. И давление, и пульс - как будто не его. Сто сорок на семьдесят пять, пульс семьдесят, наполнение - как у стайера.
- Ничего удивительного, - покачала головой Леночка, пациент доктора Моисеева. Да, да, того самого Моисеева...
- Я не шучу.
- Я тоже. Ты столько вкладываешь в наших старичков, что любой мало-мальски порядочный человек просто обязан поправиться хотя бы из чувства благодарности. Так и знай, если кто-нибудь болеет, то это просто из-за скверного характера, назло.
- Спасибо. Но самое удивительное, что чувство благодарности почему-то одновременно сработало и у его соседа, у Константина Михайловича. Ты его помнишь? Этот, абер дас ист ничево.
