Кир Булычев - На днях землетрясение в Лигоне
Самолет миновал долину Кангема. Дальше наш путь лежал через гряду гор, к озеру Линили, за которым стеной поднимаются отроги Тангийского нагорья.
Что здесь делает девушка, которую я видел у господина Дж.Суна? Ее присутствие на борту меня тревожило. Я благословлял осторожность, которая заставила меня скрыться в полутьме холла, когда Сун провожал ее из гостиницы. Что за послание она везет в Танги? Не о моей ли скромной особе? Дж.Сун коварен. А вдруг он узнал, что я потратил час на визит к Тантунчоку? С его точки зрения, это предательство.
Тревога настолько овладела мной, что я не сразу сообразил, что случилось нечто ужасное. Из-под крыла тянулся черный дым. Самолет резко пошел вниз. Мы падаем! Мы погибаем…
Я должен был что-то предпринять. Я быстро отстегнул ремни и направился к спящему майору Тильви. Я дотронулся до его плеча и негромко, но внушительно произнес:
— Проснитесь, майор. Мы падаем.
ОТАР ДАВИДОВИЧ КОТРИКАДЗЕ
Хоть я и пролетал в своей жизни больше миллиона километров, попадать в катастрофу мне еще не приходилось. Все произошло слишком быстро, чтобы я мог потом, на досуге, понять, как это случилось. Я помню, что заставил пристегнуться Володю, который никак не мог понять, чего же я от него хочу, и, наверное, считал меня человеком без нервов; вокруг кричали люди, дым за окном закрыл все небо, земля неслась навстречу, а я совал ему в руки конец ремня. Но ведь если суждено уцелеть, то больше шансов у того, кто пришпилен к своему месту.
Даже не будучи летчиком, я понимал сложность нашего положения. Загоревшийся мотор заставил нас снижаться, пока машина не взорвалась. Если бы дело происходило над равниной, мы могли бы сесть спокойно — высота полета невелика. Но под нами тянулись покрытые лесом горы.
Я не потерял способности наблюдать. Это шло не от излишней смелости или фатализма. Просто мне не хотелось верить, что через минуту меня не будет в живых, и эта здоровая реакция организма заставила меня вообразить, что ничего страшного не случится. Юрий Сидорович был смертельно бледен и смотрел перед собой, ничего не видя. Потом он мне признавался, что перед его мысленным взором (его выражение) прошла вся жизнь. Майор Тильви боролся с индийцем, который повис на нем, вцепившись в мундир толстыми пальцами, словно майорам по чину не положено разбиваться в самолетах. Молоденький офицер, который присоединился к нам перед отлетом, что-то кричал на вскочивших солдат, девушка, которую порывался спасать Володя, прижимала к груди дорожную сумку. А где мой портфель? Почему-то я занялся лихорадочными поисками портфеля и, найдя его под ногами, постарался вытянуть на колени. Самолет накренился в нашу сторону, и совсем близко под окном мелькали кроны деревьев. Мимо промчался, стараясь сохранить равновесие, майор и рванул дверь пилотской кабины. Самолет выпрямился. На мгновение отнесло дым, стало светлее, и тут же я ощутил серию ударов — наверное, машина билась корпусом о вершины деревьев. Скрежет был такой, словно самолет рассыпался на куски; нас подбросило вверх, потом самолет нырнул, ударился о землю, подпрыгнул, мое тело рванулось вперед, и ремни, как ножи, полоснули по груди. Видно, из меня вышибло дух, потому что следующее, что я помню, — тишину…
Болела грудь. Ремни удержали меня, но сделали это немилосердно. Я не мог вздохнуть. Хорошо бы, ребра остались целы. Я хотел поднять руки, чтобы отстегнуться, но руки не слушались. И только тогда я понял, что сижу с закрытыми глазами.
Я заставил себя открыть глаза. Они нехотя подчинились. И сразу включился слух. Продолжался гул — может, еще работали моторы, может, ревело пламя, может, шумело в голове. Сквозь гул я услышал, как кто-то рядом причитает, словно по покойнику, — однообразно и грустно. Потом донесся стон. Как Володя? Я с трудом повернул голову.
И тут же меня охватил гнев. Это было первое человеческое чувство, вернувшееся ко мне. Вы полагаете, что он думал обо мне? Володя был в полном сознании, но смотрел этот подлец не на меня — сквозь меня, туда, где сидела девушка. Потом я рассмеялся. Потому что девушка тоже была жива, она сидела, прижимая к груди дорожную сумку, и глазела на моего Володю.
— Приехали, — сказал я сквозь смех. — Приехали.
Наверное, со стороны казалось, что я впал в истерику, но мне было просто смешно, что они сидели в разбившемся, горящем самолете и смотрели друг на дружку.
Руки мои действовали независимо от меня, отстегивая ремни. Майор лежал в полуоткрытой двери в пилотскую кабину, и по тому, как он неудобно лежал, я понял, что ему досталось. Я заставил себя подняться. В салон полз черный дым.
— Вы как, Отар? — услышал я голос Володи.
— Скорее! — ответил я, и наконец мне удалось вздохнуть. Припадая на ушибленную ногу, я бросился к майору. И знал, что Володя тоже поднимается. Я мог на него положиться. Крушение кончилось, началась работа, а работать Володя умеет.
Майор был жив, дышал и, если не считать вывернутой руки, был цел. Нам удалось оттащить его от двери. Я открыл ее, чтобы проникнуть в кабину пилотов, и краем глаза заметил, что над майором склонилась наша соседка. Нас уже трое.
Все мои действия мерились на секунды. Мне даже некогда было обернуться и поглядеть, что же творится в салоне.
В лицо мне ударил дым. Дымом была полна пилотская кабина, вернее, то, что от нее осталось. Самолет — это я понял уже погодя — тянул к рисовому полю, но пилоты не смогли удержать машину, и стволы сокрушенных самолетом деревьев превратили его нос в мешанину стекла и металла. Я на ощупь пробирался сквозь дым, стараясь отыскать пилотов. Володя пошел было за мной, но я обернулся и крикнул:
— Назад! Открой дверь! Выводи людей!
Мне казалось, что путешествие сквозь дым и джунгли гнутого металла продолжалось очень долго. Кабина — несколько шагов в длину — превратилась в бесконечный коридор, в котором нечем было дышать… Но тут порыв ветра на мгновение отогнал дымовую завесу, и оказалось, что я стою на некоем подобии балкона, к которому вплотную подступают переломанные кусты и стволы деревьев. В зеленом месиве я увидел тело одного из пилотов. Тут же дым снова набросился на кабину, и мне пришлось вытаскивать пилота из груды обломков вслепую, задыхаясь и боясь не только близкого взрыва, но и того, что потеряю сознание. Я с таким отчаянием тащил пилота, что если бы он был жив… тогда я еще не понял, что он мертв.
ВЛАДИМИР КИМОВИЧ ЛИ
Подчиняясь приказу Отара, я пробирался по проходу к двери. Проход был загроможден, будто кто-то специально сбросил туда все, что не было принайтовлено: сумки, чемоданы, ящики. В одном месте они грудой скрывали под собой толстяка. Поэтому по пути к двери я вынужден был остановиться и разгрести барахло, чтобы извлечь из-под него господина, который явно симулировал смерть: глаза у него были закрыты, красный язык наружу, как у жаждущего пса, но при этом он быстро и мелко дышал. Я решил, что следует шлепнуть его по щеке — так приводят в чувство барышень в художественной литературе. Господин тут же открыл глаза.
