Роберт Янг - Срубить Дерево
В трещине не было пола, и он держался в ней, прижав колени к одной ее стенке, а спину - к другой. Теперь. Когда все кончилось, медленно пододвинулся к отверстию и глянул вниз, на площадь.
Бревно упало под углом, пропахав в земле глубокую борозду и выбросив на поверхность предметы древних погребальных обрядов и человеческих костей. Потом оно вытянулось во всю длину на площади. По счастливой случайности даже не задев ближайших домиков. Райт и Сухр бегали вдоль бревна в поисках его изувеченного тела. Внезапно он услышал хохот. И понял, что это смеется он сам; но не потому, что узнал свой голос, просто в трещине, кроме него, больше никого не было. Он хохотал до боли в груди, пока не стал задыхаться, пока не выплеснул из себя всю истерию. Отдышавшись, он включил передатчик и сказал:
- Уж не меня ли вы ищете, мистер Райт?
Райт напрягся и, круто повернувшись, взглянул наверх. Вслед за ним повернулся и Сухр. Какое-то время все молчали. Наконец Райт поднял руку и вытер рукавом лицо.
- Я только могу сказать, мистер Стронг, - произнес он, - ч то здесь не обошлось без вашей доброй дриады. - И добавил: - Спускайтесь же, дружище. Спускайтесь поскорее. Мне не терпится пожать вам руку.
Стронг наконец понял, что теперь он может спуститься на землю; что его работа, если не считать рубки основания ствола, закончена.
Сев в седло. Он полетел вниз, через каждые пятьдесят футов заново укрепляя седельную веревку. В нескольких футах от земли он остановился. Выскользнул из седла и прыгнул на площадь. Солнце стояло в зените. Он провел на дереве три с половиной дня.
Подошел Райт и пожал ему руку. Его примеру последовал Сухр. Стронг не сразу сообразил, что обменивается рукопожатием еще с кем-то третьим. Это был мэр, который привез особые яства уже для всех, не забыв прихватить складной стул и стулья.
- Мы никогда не забудем вас, мой мальчик, - говорил мэр, подрагивая дряблым подбородком. - мы никогда вас не забудем! В вашу честь я созвал вчера вечером внеочередное совещание Правления, и мы единодушно проголосовали за то, чтобы, как только будет сожжен последний пень, воздвигнуть на площади вашу статую. На ее пьедестале мы вырежем слова: "Человек, Который Спас Нашу Обожаемую деревню". Не правда ли, это звучит весьма героически? Однако такая надпись отнюдь не преувеличивает ваши заслуги. А сегодня, сегодня вечером я желал бы выразить свою благодарность в более осязаемой форме: мне хотелось бы видеть вас - вместе с вашими друзьями, конечно, - у себя в отеле. Все угощение за свет заведения.
- Я ждал, когда вы это скажете, - брякнул Сухр.
- мы придем, - сказал Райт.
Стронг промолчал. Наконец мэр выпустил его руку, и все четверо сели обедать. Бифштексы, привезенные с Южного Полушария, грибы, доставленные с Омикрона Сети-14, наскоро приготовленный салат, свежий хлеб. Абрикосовый торт, кофе.
Стронг насильно запихивал в себя пищу. Ему совершенно не хотелось есть. Ему хотелось только выпить. Напиться до бесчувствия. Но для этого еще не пришло время. Ведь ему предстояло сейчас свалить основание ствола. Только потом он сможет пить. Потом-то он поможет Блюскизу утопить буйвола. За счет заведения. "Человек, Который Спас Нашу Обожаемую Деревню". Налей-ка, бармен. Налей еще.
Он больше не был в ярко-красном, бармен. Но он обрызган был вином багряным, кровью алой и тот час, когда убил, - ту женщину убил в постели, которую любил...* (*Уайлд О. Баллада Рэдинской тюрьмы. Перевод В. Брюсова. - Прим. автора)
У мэра был прекрасный аппетит. Теперь его обожаемая деревня спасена. Теперь он может, расположившись у камина, спокойно пересчитывать свои кредитки. Ему больше не придется трепать себе нервы из-за дерева. Стронг чувствовал себя тем самым маленьким голландцем, который заткнув дыру в плотине, спас от моря дома бюргеров.
Он обрадовался, когда кончился обед, обрадовался, когда откинувшись на спинку стула, Райт произнес:
- Что вы теперь нам скажете, мистер Стронг?
- Скажу, что пора с ним покончить, мистер Райт.
Все встали. Мэр забрал свой стол и стулья, сел в жирокар и присоединился к остальным колонистам, столпившимся за пределами опасной зоны. Деревня сверкала в лучах солнца. Улицы были только что подметены, а домики с их искусно выполненными украшениями напоминали свежие, только что из печи. Пряники. Стронг чувствовал себя уже не маленьким голландцем, а Джеком - Убийцей Великанов. Настало время для последнего удара.
Он занял позицию у подножия ствола и начал делать надрез. Райт и Сухр стояли за его спиной. Работал он очень внимательно - ведь нужно было, чтобы ствол упал именно в том направлении, которое наметил Райт. Он резал глубоко и добросовестно и, кончив, уже знал точно, что на этот раз ствол покорится ему. Он заметил что носки его ботинок стали красными. Красными от залитой кровью травы.
В последний раз стал он в нужную позицию и поднял резак. Нажал курок. "Возлюбленных все убивают, так повелось в веках... - подумал он. - Кто трус - с коварным поцелуем, кто смел - с клинком в руках"*. (*Уайлд О. Баллада Рэдинской тюрьмы. Перевод В. Брюсова. - Прим. автора). На стволе образовалась щель. По краям ее выступила красная жидкость. Самые современные клинки. Изготовленные в Нью-Америке, Венера. Стропроцентная гарантия, что они никогда не затупятся... И всегда беспощадны.
Кровь текла по стволу, окрашивая траву. Невидимое лезвие резака неумолимо двигалось из стороны в сторону, из стороны в сторону. Двухсотфутовый обрубок, некогда бывший высоким и гордым деревом, задрожал и начал медленно клониться к земле.
Был долгий свистящий звук падения; глухой, подобный грому завершающий удар; содрогнулась земля.
Поверхность гигантского пня стала ярко-красной под лучами солнца. Стронг уронил резак на землю. То и дело спотыкаясь, он побрел вокруг пня, пока не уперся в высокий, как многоэтажный дом, бок только что сваленного обрубка. Он упал, как это было рассчитано, - верхняя часть его аккуратно улеглась между двумя рядами домиков. Но домики больше не волновали Стронга. Честно говоря, они не когда не волновали его по-настоящему. Он пошел вдоль обрубка, не отрывая глаз от земли. Он нашел ее на краю площади. Он знал, что найдет ее, если будет смотреть повнимательнее. Она была солнечным светом и полевым цветком, переменчивым рисунком травы. Он видел ее не всю - только талию, груди, руки и прекрасное умирающее лицо. Остальное было раздавлено упавшим обрубком - ее бедра, ноги, ее маленькие, обутые в сандалии из листьев ступни...
- Прости меня, - сказал он и увидел, как она улыбнулась и кивнула головой, увидел, как она умерла; и снова были трава, и полевой цветок, и солнце.
Эпилог
Человек, спасший обожаемую деревню, положил локти на стойку бара. Который некогда был алтарем. В отеле, который некогда был церковью.
