Роджер Желязны - Карты судьбы
— А зачем ему было нужно, чтобы ты со мной встретился? Зачем ты перенес меня сюда?
Он дико захохотал.
— Зачем? Конечно же, чтобы убить тебя. Он сказал, что если я принесу твою жизнь в жертву в этом месте, то обрету твою власть. Он сказал, что ты Мерлин, сын Ада и Хаоса, и что я стану величайшим магом из всех, если смогу заколоть тебя.
Теперь наш мир имел в лучшем случае сотню футов в диаметре, и степень его сокращения увеличивалось с каждой минутой.
— Так ли это? — неожиданно спросил он. — Добыл бы я власть, если бы смог?
— Власть, как деньги, — ответил я. — Обычно добыть ее можно, если ты имеешь в достаточной мере способности, и это единственная вещь, какую ты желаешь в жизни. Но добыл ли ты бы ее? Не думаю.
— Я говорю о смысле жизни, ты ведь понимаешь?
Я покачал головой.
— Только дурак верит, что у жизни есть единственный смысл. Но довольно! Опиши мне своего хозяина.
— Я его никогда не видел.
— Как?
— То есть я встречался с ним, но не знаю, как он выглядит на самом деле. Он всегда был одет в темный плащ с капюшоном и перчатки. Я даже не знаю, какого цвета у него кожа.
— А как вы с ним встретились?
— Однажды он возник прямо в моей мастерской. Я обернулся, а он там уже стоял. Он предложил мне знания и силу и сказал, что за службу ему он многому меня научит.
— А откуда ты узнал, что он это может?
— Он взял меня с собой в путешествия по мирам.
— Понятно.
Остров нашего существования сузился теперь до размеров большой комнаты.
Голоса вихря становились то насмешливыми, то доброжелательными, то пугали, то печалились, то злились, окружавшие нас обрывки видений все время сменялись. Земля тряслась уже без остановки, а свет оставался все таким же красным, зловещим. Мне очень хотелось убить Мелмана прямо здесь и сейчас, но ведь это не он погубил Джулию…
— Твой хозяин сказал тебе, почему он хотел убить меня? — спросил я.
Он провел языком по пересохшим губам и обернулся, со страхом глядя на надвигающийся Хаос.
— Он сказал, что ты его враг. Но почему — он никогда не объяснял. Он сказал, что все должно случиться сегодня, что он хочет, чтобы это случилось сегодня.
— Почему сегодня?
Он коротко усмехнулся.
— Предполагаю, что потому что сегодня Вальпургиева ночь, — ответил он. — Хотя он ничего и никогда об этом не говорил.
— И это все? Он никогда не упоминал, откуда он? — спросил я.
— Однажды он упоминал место, называемое Средоточье Четырех Миров, упомянул так, словно это имело для него очень большое значение.
— И ты никогда не заподозрил, что он просто использует тебя?
Мелман усмехнулся.
— Конечно я понимал, что он использует меня. Мы все так или иначе кого-нибудь используем. Так уж устроен мир. Но за это он платил знаниями и властью, которую давал мне. И мне кажется, что его обещание еще может быть выполнено.
Он внезапно словно увидел что-то за моим плечом. Это, наверное, самый древний трюк в мире, но я все-таки обернулся.
Там никого не было. Я немедленно снова повернулся лицом к нему.
В руке сверкнул черный кинжал, который он, видимо, прятал в рукаве. Он бросился на меня, делая выпад и в то же время бормоча новое заклинание.
Я отступил на шаг взмахнул плащом. Он кое-как выпутался из складок, отпрыгнул в сторону, развернулся и снова бросился на меня.
Теперь он, присев, как видно, намеревался добраться до меня снизу. Его губы продолжали шевелиться. Я ударил ногой по руке, сжимавшей кинжал, но он успел ее отдернуть. Тогда я поймал вьющийся плащ за левый край и обмотал тканью руку.
Когда он нанес новый удар, я блокировал выпад и поймал его за плечо, сжав бицепс. Полуприсев, я потащил его вперед на себя, ухватив за левое бедро правой рукой, потом выпрямился, подняв его высоко в воздух, и отшвырнул прочь.
Когда я по инерции развернул корпус, то увидел вдруг, что я наделал.
Полностью сосредоточив свое внимание на противнике, я потерял из вида быстро сближающиеся границы всеуничтожающего ветра. Граница Хаоса оказалась гораздо ближе, чем я ожидал, и у Мелмана осталось времени лишь на самое краткое из проклятий, прежде чем смерть унесла его туда, где он уже никогда не сможет кого-либо проклинать.
Мне оставалось лишь выругаться напоследок. Наверняка у Мелмана можно было бы выудить еще какие-нибудь дополнительные сведения.
Я покачал головой, стоя в центре все продолжающегося сокращаться мира.
День еще не кончился, а уже стал днем моей самой памятной Вальпургиевой ночи.
Глава 4
Обратный путь был долгим. По пути я переменил костюм.
Выход из моего лабиринта привел меня, как оказалось, на узкую улочку — щель между двумя грязными кирпичными стенами.
Все еще шел дождь, и день приближался к вечеру. На другой стороне улицы, на краю светового озера, отбрасываемого единственной целой уличной лампой на столбе, я увидел свою машину.
На секунду я с тоской подумал о сухой одежде в багажнике, потом направился снова к дому с вывеской «Склады Брута».
В окне первого этажа горел тусклый свет, бросая слабый отсвет на входную дверь, которая без этого оставалась бы совершенно неосвещенной. Я начал медленно подниматься по ступеням, совершенно промокший и умеренно настороженный.
Дверь квартиры Мелмана была не заперта, я повернул ручку и вошел.
Включив свет, я запер за собой дверь.
Быстро пройдя по комнатам, я убедился, что квартира покинута. Я переоделся, воспользовавшись платяным шкафом Мелмана. Его брюки оказались мне немного велики в поясе и по длине. Карты, чтобы они не промокли, я положил в нагрудный карман.
Вторая ступень.
Я начал систематический обыск квартиры. Несколько минут спустя я наткнулся на его оккультный дневник, который хранился в запертом ящике ночного столика. Он был такой же неряшливый, как и вся эта квартира, с неправильно написанными или вычеркнутыми словами, с пятнами от пива и кофе.
В нем я обнаружил массу соответствующих сведений вперемежку с личным материалом — сны, медитация и так далее. Я стал листать дневник, пытаясь отыскать место, где описывалась бы встреча Мелмана с хозяином.
Я наконец-то нашел это место и внимательно просмотрел. Описание этого события занимало довольно много страниц и состояло, в основном, из необычных восторгов по поводу функционирования Дерева. Я уже почти решил отложить эту тетрадь до лучших времен, как вдруг, пробегая уже последние страницы, наткнулся на стихотворение. Манера напомнила мне Суинберна чересчур много иллюзий, рваный ритм, но дело было не в этом. В глаза мне бросилась строчка:
