Досадийский эксперимент - Герберт Фрэнк Патрик

Маккай обдумал это.

Определение предубеждения было следующим: «Если я могу выступить на определенной стороне, я сделаю это».

А пристрастие: «Что бы ни случилось на Арене, я всегда буду выступать за определенную сторону».

Предубеждение допускалось, а пристрастие нет.

Аритч представлял собой первостепенную проблему, со своими возможными предубеждениями, пристрастиями, своими врожденными и наиболее укоренившимися взглядами. В своих глубочайших убеждениях он смотрел на всю не-Говачинскую юридическую систему как на «орудие, служащее для ослабления личностного характера путем нелогичности, иррациональности и эгоцентричного эгоизма во имя высокой цели».

Если в Зал попадет досадийское дело, то оно будет рассматриваться в соответствии с измененным говачинским Законом. Эти изменения были для Говачинов колючкой в коже. Они представляли собой уступки, сделанные для вступления в Консент. Периодически Говачины пытались сделать свой Закон основой законодательства Консента.

Маккай вспомнил, что Говачины однажды выразились о законодательстве Консента так: «Он поощряет жадность, недовольство и соперничество, основанное не на превосходстве, а на обращении к предрассудкам и материализму».

Маккаю вдруг пришло в голову, что эта цитата приписывалась Аритчу, Верховному Магистру Филума Бегущих. Неужели за тем, что делал здесь этот Говачин, стоят еще более глубокие скрытые мотивы?

Аритч сделал глубокий вдох через жаберные щели, показывая тем самым свое нетерпение, и сказал:

– Теперь ты мой Легум. Чтобы быть обвиненным, тебе достаточно просто уйти, потому что это будет знаком твоей враждебности всем правительству. Я знаю, что ты именно этим врагом и являешься, Маккай.

– Ты знаешь меня, – согласился Маккай.

Эти слова были чем-то большим, чем ритуальный ответ в соответствии с формами, они были правдой. Но Маккаю пришлось сделать большое усилие над собой, чтобы произнести их невозмутимо. За пятьдесят лет, прошедших с тех пор, как он был принят в Говачинскую Адвокатуру, Маккай участвовал в работе этой древней юридической структуры в Судебном Зале четыре раза, скромный результат для обычного Легума. Каждый раз на карте стояло его личное выживание. Во всех своих стадиях, судебное состязание было смертельной битвой. Жизнь проигравшего принадлежала победителю и могла быть взята по его усмотрению. В редких случаях проигравший мог быть продан слугой в свой собственный Филум. Этот вариант не нравился даже проигравшим.

«Лучше чистая смерть, чем грязная жизнь».

Покрытый засохшей кровью нож указывал на другое, более популярное решение. Этот обычай привел к тому, что судебные тяжбы были редкими и запоминающимися судебными представлениями.

Аритч, закрыв глаза и формально обнажив татуировки Филума Бегущих, наконец подошел к главному пункту их встречи.

– А теперь, Маккай, ты расскажешь мне, какие официальные дела Бюро Саботажа привели тебя в Говачинскую Федерацию.

6

Для досадийского Говачина он был высоким, но вместе с тем толстым и неухоженным. Его ноги шаркали при ходьбе, а плечи были постоянно согнуты сутулостью. Когда он приходил в волнение, его жаберные щели охватывал астматический хрип. Он знал это и понимал, что другие тоже это знают. Он часто пользовался этой своей особенностью, как предупреждением, напоминая людям, что ни один досадиец не обладает большей властью, чем он, и что власть эта несет в себе смерть. Его имя знали все досадийцы: Брой. И только очень немногие не могли оценить тот факт, что через Священную Конгрегацию Небесной Вуали он поднялся до своего поста главного председателя Управления – Электора. Его частная армия была на Досади самой большой, самой эффективной и лучше всех вооруженной. Служба разведки Броя вызывала страх и восхищение. Он занимал укрепленные апартаменты на верхнем этаже своего штабного здания, конструкции из камня и пластали, выходящей фронтоном на главное русло реки, протекающей через центр города Чу. Вокруг этого здания, как вокруг ядра, концентрическими кругами расходились стены укреплений города. Единственный вход в цитадель Броя проходил сквозь охраняемые. Трубные Ворота на подземном уровне, которые сокращенно обозначались ТВ-один. Сквозь ТВ-один могли пройти только избранные из избранных, и никто другой.

До полудня козырьки за окнами Броя служили насестами стервятникам, занимавшим на Досади особую экологическую нишу. Так как Лорд Вуали запретил сенсам есть мясо сенсов, эта задача перешла на птиц. Плоть людей города Чу, и даже плоть обитателей Обода содержала меньшее количество тяжелых металлов планеты, поэтому стервятники процветали. Стая этих птиц важно разгуливала вдоль оконных козырьков Броя, издавая кашляющие и попискивающие звуки, испражняясь, сталкиваясь друг с другом с присущей пернатым наглостью, и постоянно высматривая на окружающих улицах следы крови. Птицы наблюдали и за Ободом, но оно было временно отрезано от них сонарным барьером. Птичьи звуки раздавались из коммуникатора, установленного в одной из восьми комнат апартаментов. Это было желто-зеленое помещение, длиной около десяти и шириной шести метров, в котором находился Брой и двое людей.

Брой отпустил легкое бранное выражение по поводу птичьего шума. Проклятые создания мешали ему ясно мыслить. Он прошаркал к окну и отключил коммуникатор. В наступившей резкой тишине Брой обвел взглядом периметр города и нижние террасы окружающих скал. Ночью там была отражена еще одна атака Ободного Сброда. Недавно он провел персональную инспекторскую проверку, появившись в сопровождении конвоя бронированных машин. Солдатам нравилось, что он иногда разделяет с ними опасность. К тому моменту, когда через этот участок прошла бронированная колонна, стервятники уже вычистили большую часть беспорядка. Плоскую спинную структуру Говачинов, у которых не было передней грудной клетки, легко было отличить от белеющих каркасов, когда-то заключавших в себе человеческие органы, и только редкие отметки красной и зеленой плоти отмечали места, где птицы покинули свое пиршество, спугнутые сонарными барьерами.

Обдумывая сонарные барьеры, мысль Броя заработала твердо и ясно. Эти барьеры были одним из проклятых пристрастий Гара! «Пусть бы уж птицы закончили свое дело».

Но Гар настаивал на том, чтобы оставить несколько трупов валяться, как знак для обитателей Обода безнадежности их атак.

«Такой же эффект имели бы и одни кости».

Гар был кровожаден.

Брой отвернулся и бросил взгляд через комнату за спиной своих собеседников. Две стены были заняты графиками, наполненными многоцветной хаотической пляской цветов. На столе в центре комнаты лежал еще один график с единственной красной линией. Эта линия изгибалась дугой вниз и оканчивалась почти в центре графика. У конца ее лежала белая карточка, рядом с которой стояла статуэтка, изображавшая человеческую особь мужского пола с огромной эрекцией. На статуэтке был наклеен ярлык с надписью «Сброд». Это был запрещенный, подрывной предмет, изготовленный в Ободе. Люди Обода знали, в чем заключается их главная сила: размножение, размножение и размножение…

Люди сидели над графиком напротив друг друга. Они выглядели вросшими в окружающую их обстановку и как бы сливались с ней. Казалось, что они были посвящены в тайны цитадели Броя через некий эзотерический ритуал, запрещенный и вместе с тем опасный.

Брой вернулся к своему креслу во главе стола, сел и молча продолжил разглядывать своих компаньонов. При взгляде на этих двоих он почувствовал, как его боевые когти дернулись под пальцевыми пластинами, и это ощущение развеселило его. Да, доверяй им ровно настолько, насколько они доверяют тебе. У них есть их собственные войска, собственные шпионы – они представляли для Броя реальную угрозу, но часто их помощь была полезна. Так же часто они доставляли и беспокойство.