Путешествие на Луну (ЛП) - Ле Фор Жорж
Оставшись одни, оба астронома сначала хранили молчание, измеряя друг друга взглядами и стараясь каждый угадать мысли другого. Михаил Васильевич заговорил первый.
— Ах, любезный Шарп, — вскричал он с нескрываемою горечью, — никогда я не мог предположить, чтобы вы могли поверить в мою виновность, вы знающий меня столько лет!
— Поверьте, дорогой Михаил Васильевич, — отвечал Шарп, стараясь придать своему голосу участливое выражение, — что я с глубочайшим прискорбием вижу вас в таком положении… Но что же мне делать? Долг прежде всего. Правительство назначило меня экспертом при осмотре ваших вещей, и я должен был повиноваться… Со своей стороны, как товарищ и друг, искренне советую вам откровенно признаться во всем и тем облегчить вашу участь.
— Но в чем же мне признаваться? — с отчаянием воскликнул старый ученый. — Ведь вы знаете, что я посвятил всю свою жизнь занятию астрономией и решению трудной задачи путешествия по неведомым мирам безграничных пространств небесных. Других интересов, других стремлений, других замыслов у меня не было и нет… Все эти чертежи и формулы, которыми исписаны захваченные у меня бумаги, — вы сами знаете — суть обыкновенные астрономические и химические формулы, обыкновенные технические чертежи…
— Тем лучше, дорогой друг мой — поспешно перебил его Шарп, — вам стоит только подробно объяснить их значение, — и выдвинутое против вас обвинение падет само собою.
С этими словами доносчик вперил в лицо своей жертвы взгляд, выражавший нетерпение, и затем продолжал, видя, что Михаил Васильевич ничего не отвечает.
— Отчего, например, вам не открыть способ приготовления этого "еленита" и его назначение. Присутствие между вашими вещами некоторого количества этого страшного пороха составляет одну из веских улик против вас.
— Но ведь эта формула записана в моей книжке! — отвечал старый ученый.
— Найденная там формула неполна… Я достаточно знаю химию, чтобы видеть, что в ней не обозначено одно из главных действующих веществ.
— Зачем-же она вам?
— Она нужна, чтобы спасти вашу жизнь! — громовым голосом закричал Шарп, теряя обычный вид бесстрастия и сбрасывая личину дружбы.
— А если я откажусь?
— Тогда вам не избежать виселицы!
Михаил Васильевич взглянул на своего собеседника: весь вид последнего изображал нетерпеливое ожидание, глава блистали странным огнем, все черты лица перекосились от зависти… И вдруг словно завеса спала с ослеплённых глаз русского астронома: он понял все, — и загадочную телеграмму, и свой неожиданный арест, и причину настойчивости Шарпа.
— Негодяй! — в порыве внезапного гнева закричал старый профессор, — это ты всему виною? Ты фальшивой телеграммой от имени Пализа заманил меня в Австрию! Ты донес на меня, чтобы при помощи полиции овладеть моими секретами, которые и прежде напрасно старался украсть! Ты хочешь предвосхитить мою идею, чтобы самому выполнить ее!
С этими словами Михаил Васильевич одною рукой схватился за козлиную бороду своего собеседника, а другою сжал его горло и стал душить… Прибежавшим на шум жандармам едва удалось освободить полузадушенного Шарпа. Отца Леночки связали и поспешили отправить в тюрьму.
Тем временем граф Фламмарион успел побывать в русском посольстве. К сожалению, сам посланник был в отпуске, и его замещал первый секретарь. Внимательно выслушав обстоятельства дела, он заявил огорченному Гонтрану, что о немедленном освобождении профессора Осипова нечего и думать, так как международное право позволяет правительствам преследовать даже и иностранных подданных, если только они совершили преступление на территории чужого государства,
— Все что я могу сделать для г. Осипова, — сказал, в заключение секретарь, — это добиваться, чтобы ему было оказано правосудие, чтобы его дело было разобрано судом скорым и беспристрастным…
Но если суд, учиненный над несчастным профессором, отличался первым качеством, то ему далеко недоставало второго: ослеплённые ненавистью к России, судьи признали Михаила Васильевича виновным в шпионстве, попытке снять планы Краковской крепости и панславистской агитации, и приговорили его, на основании военных законов, к смертной казни через повешение. По настоянию русского посольства, этот суровый приговор был смягчён императором, а смертная казнь заменена пожизненным заключением в каземате крепости Петервардейна.
Верного слугу профессора, Василия, признали невиновным и приговорили лишь к немедленной высылке из австрийских пределов.
Поражённому горем Гонтрану не оставалось ничего другого, как вместе с Василием поспешно отправиться в Петербург и приготовить Леночку к страшному известию, прежде чем она сама внезапно узнает его из газет.
ГЛАВА VIII
С трепещущим сердцем приближался Гонтран к жилищу своей невесты, придумывая всевозможные способы передать ей страшную весть, чтобы внезапный удар не отразился слишком жестоко на хрупком организме молодой девушки. Мрачный Василий тащился за молодым человеком, бормоча сквозь зубы всевозможные проклятия всем "немцам" земного шара. Вот наконец и скромный дом Михаила Васильевича. Нерешительно взялся граф Фламмарион за ручку звонка и несколько раз дернул. Двери отворила горничная.
— А где-же барин-то, Василий Кузьмич? — удивленно спросила она Василия, снимая пальто с Гонтрана.
Верный слуга в ответ лишь махнул рукой и отвернулся, чтобы скрыть навернувшиеся на глаза слезы.
— Папа приехал?! — раздалось вдруг радостное восклицание, и в переднюю вбежала Леночка. Увидев печальные фигуры своего жениха и Василия, молодая девушка мгновенно сообразила, что случилось несчастье. Побледнев, как полотно, она лихорадочно схватила руку Гонтрана и прерывающимся голосом вскричала:
— Папа?! Что с ним? Где он?!
— Не беспокойтесь, ради Бога не беспокойтесь, дорогая Елена Михайловна… — потерявшись, начал молодой дипломат.
— Он умер?? Ах! — и с этим восклицанием девушка, как подкошенный цветок, повалилась на землю. Гонтран едва успел поддержать ее.
Осыпая невесту нежными словами, перепуганный граф умолял ее не убиваться так, уверял, что Михаил Васильевич жив и здоров, что его заключение, вероятно, будет непродолжительно, что он со своей стороны приложит все старания к освобождению старого ученого.
— Так он в тюрьме? Да? — рыдая, спросила Леночка. Затем, видя, что Гонтран медлит ответом, она с живостью прибавила.
— Умоляю вас, не мучьте меня неизвестностью, откройте мне всю истину, не скрывая!..
Молодой дипломат вынужден был рассказать все, случившееся с Михаилом Васильевичем в Австрии. Когда он окончил, молодая девушка вытерла слезы и твердым голосом сказала.
— Его надо освободить, во что бы то ни стало! Ведь мы с вами добьемся этого, граф, но правда-ли?
Гонтран стал горячо клясться, что готов пожертвовать всем для спасения отца его невесты. Наконец ему удалось кое-как успокоить Леночку, и она вместе с женихом принялась обдумывать всевозможные средства освободить Михаила Васильевича из мрачных казематов Петервардейна.
В эти печальные дни граф Фламмарион был единственным утешителем молодой девушки, верным товарищем ее и преданным другом. Свято соблюдая слово, данное несчастному отцу, он окружил Елену Михайловну самыми нежными заботами, самым предупредительным вниманием, сохраняя в то же время к ней безупречно почтительное отношение.
Не щадя хлопот и усилий, граф обращался ко всем своим влиятельным знакомым, прося их содействия в деле освобождения старого профессора. Но австрийская тюрьма не так-то легко выпускает раз захваченную ею добычу, — одна за другой, рушились надежды Гонтрана. Уже отчаявшись сам в избавлении Михаила Васильевича, он тем не менее продолжал ободрять и обнадеживать Леночку.
