Юлий Гусман - Контакт
— Что показывает земной лазерный пеленг? — быстро спросил Редфорд.
— Что мы уходим от Земли точно по штатной программе. — Стейнберг кивнул на другой экран.
— Все понятно, — вдруг говорит Леннон, всплывая над спинками кресел. — Ответ единственный, но я отказываюсь в это верить! Ребята, неужели это правда?!
Зал центра управления полетами ИКИАНа. На большом, во всю стену экране горит схема; Земля, Луна, пульсирующая красная звездочка излучателя и белый кружочек, медленно ползущий навстречу к нему, — «Гагарин». Прыгают цифры на световых табло: «Полетное время», «Время Москвы», «Время Хьюстона», «Мировое время».
За рядами пультов — сменные дежурные. У пульта с табличкой «Технический руководитель полета» — Илья Ильич Зуев. Он повесил пиджак на спинку кресла, рукава белой рубашки закатаны по локоть, пуговка на шее расстегнута, и узел галстука приспущен. Вид у Зуева усталый, глаза покраснели, видно, что он уже много часов провел за этим пультом. Илья Ильич задумчиво отхлебывает черный кофе из маленькой чашечки, стоящей прямо на пульте. В зале атмосфера сонная, все идет по плану, и, как это всегда случается, если все идет нормально, напряжение первых часов полета «Гагарина» сменилось некоторой апатией. Поэтому неожиданный громкий и молодой голос звучит особенно резко:
— Внимание двадцатому, двадцать шестому и тридцать первому! Я сто седьмой. Обсерватория в Голдстоне докладывает: с 17:25:43 по мировому времени началось падение мощности сигнала излучателя со скоростью 183,3 киловатта в минуту. Падение стабильно продолжается уже четвертую минуту.
Зуев буквально подпрыгнул:
— Внимание сто седьмому! Запросите Голдстон: наблюдается ли смещение координат излучателя?
— Принято.
— Ну, дела! — выдохнул Зуев. — Неужели улетают?! Именно сейчас! Черт возьми! Но с какой же скоростью надо лететь, чтобы в минуту терять 183 киловатта? Это же уму непостижимо! Стояли, стояли и вдруг рванули!
— Я сто седьмой. Координаты излучателя не изменились. Данные Голдстона подтвердили Паломар и обсерватория в Каракасе.
— Принято, — радостно сказал Зуев. — Спасибо, сто седьмой! Внимание сороковому! При программной скорости «Гагарина» и постоянном падении мощности излучателя какой будет мощность в момент подхода? Жду.
Зуев тронул клавишу на пульте и сказал негромки по-английски в маленький микрофон:
— Кэтуэй! Это я! Как тебе нравится?! Они замолкают! Ты представляешь?
— Надо сообщить ребятам, — отвечает с маленького экрана на пульте Зуева Кэтуэй.
— Уверен, что они уже заметили это!
— Успокой их.
— Сейчас, только получу прогноз.
— Внимание двадцатому! Я сороковой При заданных условиях и расчетной скорости «Гагарина» на расстоянии ста метров от излучателя мощность будет равна нулю.
Зуев снова подпрыгнул:
— Они таким образом дают нам режим причаливания! Черт побери, ну, дела!!!
Все в зале пришло в какое-то озабоченно-радостное движение. Уже и тени прошлой апатии здесь нет. Сообщение о том, что излучатель, так неизменно и бесстрастно работавший все эти сумасшедшие недели, замолкает, всколыхнуло всех.
— Внимание на циркуляре! Внимание всем службам! «Гагарин», я двадцатый! Внимание, «Гагарин»!
— Двадцатый, я «Гагарин», слушаем вас, — раздается голос Седова.
— Началось падение мощности излучателя. С 17:25:43, повторяю: с 17:25:43 мощность падает на 183,3 киловатта в минуту. По нашим расчетам, когда вы подлетите к нему, он должен замолчать совсем. Как поняли меня?
— Все поняли. Мы это раньше поняли, У нас шестой отличился, все сразу усек.
— Мои поздравления шестому. Ребята! А ведь, похоже, вас заметили, следят за вами и понимают, что вы летите к ним. Вы понимаете, как это важно?! — Зуев в окружении молодых инженеров и ученых Центра. Он очень взволнован. Обнимает за плечи двух стоящих рядом с ним операторов и говорит, почти кричит; — Поймите, поймите, ребята! Возможно, мы переживаем сейчас поворотный момент в истории человечества! Запомните эти минуты! Все запомните: всех этих людей, погоду, кто в чем одет, как кофе пили, запомните! Запишите в дневники! Ведь потомки, дети, внуки наши, спросят нас: а как это все было?..
— Все, — говорит Седов, обернувшись к друзьям, окружившим его в командном отсеке. — На сегодня хватит приключений. Вахта Раздолина. Остальным всем спать. Завтра у нас трудный день.
Космонавты плывут к выходу. Редфорд задерживается, смотрит в иллюминатор и, не оборачиваясь, говорит задумчиво Раздолину:
— Посмотри, какая необыкновенная Луна сегодня… И вообще, Юра, как много в этом мире всякой красоты…
31 октября, пятница. Земля-Космос
Утро. Впрочем, какое утро?! Просто начало следующего рабочего дня на командном пункте «Гагарина». А начался день с новых загадок.
— Ничего не понимаю, — говорит Седов Редфорду. — Ведь солнечные лучи должны сейчас освещать «Протей», а вместо этого видна какая-то темная непонятная глыба.
В черной бездне неба по затененным звездам угадывается некий темный продолговатый предмет, без каких-либо выступов, острых углов, надстроек, антенн, без всех разнообразных больших и малых деталей, уже привычных для космических кораблей земляк. Этот темный предмет очень медленно приближается, чуть разворачиваясь.
— «Гагарин»! Почему вы молчите? Рассказывайте же наконец, что там у вас, — раздраженно говорит Зуев.
Стоящий у его пульта генерал Самарин кладет руку на плечо академика:
— Илья Ильич, не торопи их…
— Трудно что-нибудь определенное сказать, — отзывается Раздолин. — Темное тело, цвет определить не могу. Форма тоже неопределенная. Неправильный эллипсоид. Ну, попросту сказать, какая-то картофелина, Илья Ильич…
— Мне не нужны ваши «картофелины»! — раздраженно кричит Зуев. — Вы за 2 километра от объекта и не можете ничего путного сообщить! Вы можете хотя бы сказать толково, как он выглядит? Как он ориентирован? Что значит темный? Он не может быть темный!
— Но он действительно темный… — пробует возразить Раздолин. — Мы видим просто силуэт…
— Илья Ильич! — резко перебивает геолога Седов. — Я прошу, чтобы Земля оставила нас в покое! Дайте нам самим разобраться. Мы ничего не можем вам сообщить просто потому, что ничего не видим сами.
— Но ведь солнце должно освещать его… — уже мягче пробует возразить Зуев.
— Должно. А оно не освещает! — почти кричит Седов. — Не желает освещать, и все тут! Нет ничего, темный ком за иллюминатором, понимаете?!
— Хорошо, — сухо говорит Зуев. — Я не задаю вопросов. Сами ведите репортаж.
Леннон просматривает расчеты, только что законченные бортовым компьютером. Ерошит волосы пятерней в полном недоумении и говорит самому себе:
— Но ведь этого быть не может!
С листиком в руках поплыл на командный пункт. «Причалил» за креслом Седова.
— Командир! Я подсчитал. Раз мы ничего не видим, значит, он поглощает почти весь видимый спектр. Следовательно, у него какая-то невероятная отражательная способность. Иисус Христос! Но ведь таких коэффициентов поглощения в природе не существует!!
Редфорд говорит Седову:
— А на Земле мы все гадали, откуда у него энергия… Отовсюду: от Солнца, от звезд, от Земли, от Луны. Он питается светом…
В своей лаборатории Лежава, наблюдающий в иллюминатор за непонятным объектом, взволнован не меньше Леннона.
— Я четвертый, — докладывает он на командный пункт. — Саша, понимаешь, какое дело, мне кажется, что он дышит…
— Как дышит? Что значит дышит? — подскакивает Седов.
— Ну, очертания его плывут, если приглядеться. Давайте проверим по локатору, у него должно быть записано в памяти.
— Локатор работает плохо, — отзывается Раздолин. — Отраженный сигнал очень слабый, на пределе приема…
— Но давайте все-таки попробуем, — предлагает нетерпеливо Редфорд.
На зеленоватом экране возникает дрожащий, неправильный овал. Заметно, что его контур как бы слегка сдвигается то чуть наружу, то немного вовнутрь, как бы колышется, но очень медленно, плавно, почти незаметно.
Кают-компания «Гагарина». Здесь все, кроме вахтенного Лежавы.
— Почему такое полное безразличие к нашему появлению? — задумчиво говорит Раздолин, машинально перебирая пальцами похожие на пчелиные соты кнопки автоматической фонотеки. Врывается то мелодия «Болеро» Равеля, то звучит бархатный, низкий голос чтеца: «Роняет лес багряный свой убор, сребрит мороз увянувшее поле…», то назидательно вещает лектор: «Выделение хилюсных клеток как особого элемента интерстициальной железы…»
— Юра, прекрати, я прошу тебя, — раздраженно говорит Стейнберг по-английски.
— А меня удивляет безразличие не к нам, — продолжает Леннон, — а к закону сохранения энергии. Берет энергию и ничего не отдает взамен. Накапливает? Как? Где? В таком ничтожном объеме? Пятиэтажный дом — ведь и тот больше, смешно сказать… Если бы еще…
