Владимир Одоевский - Интегральное скерцо
Само Искусство выступает в роли колупаевского Настройщика, но сколько их, безнадежно искореженных роялей? Искусство отражает жизнь, оно безусловно вторично и на общество в целом может воздействовать ровно в той степени, в какой вечно первичное бытие ему это позволит. Но личность, ее индивидуальное сознание относительно независимы от внешних условий. Именно личность представляет собой объект воздействия искусства. Именно просветленная личность, приобщенная к вечным человеческим ценностям, — вот та надежда, которая еще остается у мирового Разума. На крутых исторических поворотах отдельная личность или общественное движение сознающих свою роль личностей могут определяющим образом изменить общественное бытие. И те, кто услышал и воспринял взывающий крик искусства, те, для кого этот крик есть выражение их собственной боли, и они не хотят, “чтобы все оставалось как есть”, с нарастающей настойчивостью стучатся в души, не позволяют уснуть своей совести, впасть в духовную обывательщину, равнодушие, добиваются нравственного очищения самих себя и общества, ищут нравственно совершенные чистые средства.
Ушли в прошлое времена, когда у нас мог оказаться интересным для общественного обсуждения (причем не отроками — взрослыми) вопрос о том, “нужна ли в космосе ветка сирени”, времена, когда не на Марсе, а у нас поэт имел основания констатировать: “что-то физики в почете, что-то лирики в загоне”. Даже в нынешнее просвещенное время не все еще сознают, что правильный ответ на вопрос старой дискуссии состоит не столько в том, что и “физики” и “лирики” равно необходимы человечеству, сколько в том, что человечество может погибнуть, если наука и искусство не найдут своего диалектического единства в Человеке.
И конечно же, музыке как наиболее абстрактному жанру искусства принадлежит здесь первенство. Ведь музыка предоставляет наибольшие возможности и творцу в его попытках передать свое видение мира, объяснить, осмыслить прошлое и настоящее, предугадать будущее, и слушателю, который в момент восприятия оказывается сотворцом композитора и исполнителя, откликается резонансом своей собственной творческой струны.
Музыка, этот феномен культуры, это всеобъемлющий универсальный язык, с помощью которого мировой Разум, подчиняясь своему инстинкту самосохранения, взывает к отдельным его носителям, просит о помощи и благоразумии. Музыка, мы надеемся, поможет нам.
Какая разница: свеча
или мильоны свеч?
Какая разница: парча
или лохмотья с плеч?
Геройствуй, схимничай, греши, —
за жизнью — только смерть.
Лишь в редких проблесках души
сияет третья твердь.
Там, над обломками эпох,
с улыбкой на губах,
ведут беседу Бах и Бог,
седые Бог и Бах.
Г.Семенов. “Бог и Бах”
Музыка — как одно из важнейших проявлений творческого гения человека, музыка — как связующее звено между временами и цивилизациями, музыка — как универсальное зеркало бытия мыслящих существ — вот тема произведений, собранных под обложкой этой книги. Авторы различного возраста, опыта и, что греха таить, — таланта, приверженцы различных философских систем, каждый по-своему объясняются музыке в любви, зовут ее в соратники в борьбе за свои идеалы, выражают свою тревогу за нее и за судьбу человечества.
Люди, совершившие подвиг ради того, чтобы подарить потомкам звучание скрипки в руках самого Паганини (“Аутосонидо” И.Берковеца), робот Ролло, постигший бездонность великих музыкальных произведений и проявляющий истинно человеческую деликатность, преданность, доброту (“Виртуоз” Г.Голдстоуна), пришельцы из космоса (“Чудище и джаз” Э.Донаджо, “Космическая музыка” Б.Круна), ученые, услышавшие песню Арктура (“Далекая песня Арктура” П.Амнуэля), — все они утверждают: музыка — вот язык, на котором могут понять друг друга и люди, и роботы, и звезды.
Авторы рассказов, помещенных в разделе “Она одна со мною говорит…”, раскрывают другие грани основной темы. Доброта музыки, ее помощь в становлении милосердия в человеке, доброта как естественное следствие истинного общения с истинной музыкой (“Настройщик роялей” В.Колупаева, “Пришло время дождей” Р.Брэдбери), способность музыки исцелять раненые души (“Ноги Логофарса” Н.Никитайской), ее мудрость и внутреннее единство с другими проявлениями человеческого духа — эти свойства музыки известны, они реальны и объективны, и фантастический жанр в данном случае лишь помогает нам еще раз порадоваться за тех, кто обладает сокровищем понимания музыки, и за тех, кто его когда-нибудь обретет.
Но нам ли не знать, что жизнь в своих бесконечных проявлениях порой ввергает человека в глубочайшие бездны горя и страданий, жестоко наказывает за непродуманность действий, за преступное бездействие, за глухоту к предостережениям мудрых пророков. Об этом на языке своего искусства напоминают авторы раздела “…За все, что было при нас”. Изящный, как маленькая музыкальная миниатюра, рассказ Р.Брэдбери “Август 1999. Летняя ночь”, его же грустно-юмористический рассказ “Убийца”, “Никудышный музыкант” Н.Нильсена вновь заставляют серьезно задуматься. Стоит что-то упустить, чего-то недоучесть, стоит лишь полениться думать и действовать — и запоём, как миленькие, не свою песню и никудышными музыкантами пойдем сквозь улюлюканье одурманенной толпы, глядящей в никуда замороженными глазами.
Даже и большое, казалось бы, настоящее искусство еще не гарантирует от бесчеловечности. Предостережение Г. Каттнера в “Лучшем времени года” стучит в сознание не менее тревожно, чем предостережение Бетховена в Пятой симфонии. Пришельцы из далекого будущего, тонкие ценители литературы, музыки, живописи, возглавляемые своим гениальным художником — творцом монументальных полотен интегрального музыкально-литературно-живописно-драматического искусства, — с изумительным спокойствием, “не повернув головы кочан” в сторону гибнущих в страшной катастрофе людей, “потребляют” зрелище и привычно отправляются в другие времена искать новые впечатления.
Но мы, в полном соответствии с природой человека, не хотели бы ставить финальную фермату на самой грустной ноте. Картина будущего у Ллойда Биггла-младшего в “Музыкоделе” хоть и достаточно тревожна, но намного оптимистичнее, чем у Г.Каттнера, и внушает надежду. Совершенно созвучно чистым мечтам нашего необыкновенного “любомудра” В. Одоевского великая музыка в этом рассказе побеждает в конечном итоге мрак бездуховности, и освобожденные от очередного исторического наваждения люди еще раз, — в который раз! — могут воскликнуть: “Ars longa, Vita brevis” — “Жизнь коротка, Искусство вечно!”
