Александр Белаш - Оборотни космоса
В середине полуночи, около 00.10, ему передали, что Триумвират оборудует на высотах позиции, замыкающие кольцо вокруг Аламбука.
Градские не вступали на полосу, в которой по молчаливому согласию сторон никто не строил долговременных сооружений. Но уже в нескольких саженях от границы урчали строительные машины, углубляя котлованы и пробивая грунт шипами свай. Вибраторы уплотняли почву; лился, тотчас застывая, каменный раствор, а лапы подъёмников вставляли в фундамент кастрюли капониров — и комбайн отползал назад. Орудие-робот оживало, моргая прицельными устройствами и вращая бластерной башней. Вокруг вилась пыль, поднятая силовым полем.
Между огневыми точками оставались свободные пространства шириной до четырнадцати вёрст. Пока по ним можно было въехать в Аламбук или покинуть его, но только пока — эти коридоры простреливались с двух смежных градских позиций.
С эшелонов, выезжающих из-под земли, сгружались гравитанки — вытянутые, издали похожие на слегка сплющенные капли застывшего металла. Они всплывали над платформами, сползали в стороны, мягко покачиваясь в воздухе на сажень от земли и скользили к местам назначения.
Шла информация с кораблей, успевших покинуть Иссу до ареста, — снаружи от окольцевавших Чёрный город дотов приземлялись десантные баржи, сновали заправщики, барражировали «флайштурмы» и «гуары», прикрывая пункты сосредоточения войск. Донесения разведки позволяли оценить силы противника в три восьмисотки боевых машин, полторы восьмисотки систем ведения огня, если не считать пушек на баржах, и двадцать мириадов аэромобильной пехоты.
Было от чего приуныть. Сейчас в Аламбуке имелось почти вдвое меньше опытных бойцов. По числу летательных аппаратов флаерного типа Чёрный город не уступал Триумвирату, но смешно было сравнивать регулярные войска с пиратскими отрядами. Нахрап, натиск и бесшабашная удаль корсаров хороши на краю ойкумены, в слабо защищённых колониях, при перехвате одиноких мирных судов, но когда в бой вступают воинские части, альтернатива становится донельзя простой — беги или умри.
И ни одного человека в поле видимости! Маджух озирал разделительную полосу сквозь визор, высматривая хоть колоколообразный градский шлем, хоть мимолётный слюдяной отблеск доспеха — тщетно.
Роботизированная армия. Машины рыли землю, обслуживали друг друга, уточняли схемы обстрела, доставляли боеприпасы, сами наводились и готовились вести огонь. Узловые компьютеры поля боя разрабатывали тактические ходы и прокладывали ветвящуюся сеть траншей; их зоркие глаза — беспилотные наблюдатели — летали над Аламбуком, их спутники-соглядатаи висели на орбите. Где-то в тылу командные центры сводили данные воедино и держали на контроле весь фронт, готовили ракеты к пуску, а корабли к старту.
Изредка между тушами наземной техники мелькал людской силуэт — и вновь предрассветный пейзаж становился чисто техногенным. Градские берегли людей для прямого столкновения.
— Наша Ночь наступает, — обратился к штурмовой бригаде худощавый Гутойс Панго, ещё не привыкший к прозванию Вдовец. — Ждём команды «Гром». Первыми входим на Четвёртую посадочную площадку Чёрного города и обеспечиваем основному десанту доступ вниз. Пленных не брать, никого в живых не оставлять.
О последнем мог бы не напоминать. Бригада набиралась исключительно из добровольцев, у которых к чёрным были личные счёты.
— Пока можете вздремнуть. Спать в снаряжении.
За ничейной полосой в наскоро отрытом окопе трясся Удюк Лишай. Спина, в кровь иссечённая хлыстом Дуки, пылала болью. Этот жгучий жар просачивался в тело, становился лихорадочным ознобом и мутил голову, горячую и тяжёлую, как чайник на огне. Рот спёкся, язык и нёбо саднило от лишайниковой пыли, перемешанной для вкуса с бабской пудрой и оттого нестерпимо воняющей чем-то приторно-сладким, вроде градских леденцов. Было весело, но веселье текло из глаз и носа слезами. Он обнимал короб-пускатель, гладил лежащие рядком ракеты и пытался повторять молитву к Звезде, которую бубнил лежащий слева шибко правоверный недоросль. Тот собрался прямиком отсюда унырнуть в обратный мир, где его встретят.
Удюк туда не хотел. Он знал, кто ждёт за краем. Она всё время кружилась где-то рядом. То босые ноги в стороне прошлёпают, то голос послышится. Она и сейчас на позиции, только в другом окопе. Хихикает, с кем-то любезничает. Из-за края выбралась со смертниками пошалить, паскуда. В потёмках-то не видно, чего у неё не хватает, вот она этим и пользуется. То вдруг тонко запоёт вблизи или поодаль, а иногда заладит повторять шёпотом:
«Куда мы идём? Удюк, куда мы идём?»
И сама же хрипло отвечает, изображая его голос:
«Ты не бойся, я тебя спрячу!»
Плюх-плюх-плюх — ноги ступают по залитому водой полу.
«Куда мы идём? Мы так далеко забрели... Там сток, опасно!»
Она жмётся к стене, облизываясь от страха. Гудит, ревёт стремнина слива; темнота мерцает чёрными сосульками, дрожит грязной слизью на краях жёлоба.
«Какой тут лаз, где он? я ничего не вижу!»
«Подними руки, наверху скоба...»
Она вытягивается, привстав на цыпочки. Тощая, живот, как у викуса. Обхватив её туловище одной рукой, другой он вдавливает остриё снизу вверх с желанием сразу достать комок величиной с кулачок, непрерывно бьющийся под грудной косточкой. Её большие глаза замирают, рот открывается — но не дышит. Потом она несколько раз пытается вдохнуть, по острие не пускает воздух в грудь. Руки опускаются и скребут, цепляют за одёжку, колени дёргаются, тычутся в его ноги. И глаза навыкат — смотрят удивлённо, не моргая. Наверное, очень странно чуять у себя внутри железную пластинку, которая, как выключатель, враз всё останавливает. Ну и глазища! дрожь берёт от них.
Отпустил, вынимая клинок. Сползла, как плевок по стеклу, скользя руками сверху вниз, с шеи на плечи, с плеч ниже, ниже... А стынущий взгляд застрял в глазах, как вспышка; сколько ни моргай, он не отпускает, не тускнеет.
«Вот оно», — подал сержанту завёрнутое в тряпицу. Тот проверил. Уши свежие, не по-детски крупные, хрящи мягкие — то, что надо. Неплох и хвост с кистью тонкого, нежного волоса.
«Ты правильный пацан, Лишай. Никого не жалей. Забирай себе эти обрезки. Новую девку заведёшь — покажешь ей, что от изменницы осталось».
Глаза у сержанта — выпуклые, медленно текущие холодными слезами. Что за наваждение?..
«Молодые удальцы, на битву, к Чёрной Звезде! — выл, взывал жрец меньшего ранга, кружась и приплясывая в коридоре. — К оружию, молодые удальцы! За мной идите! отведу на край, где обретёте славу вечную!»
Ведь находились олухи, чтобы за ним увязаться. Когда надо ховаться по дальним отноркам, бежать к троглодитам, они, распустив слюни, плелись за зовущим, жевали порошок и ухмылялись, как придурки.
