Стивен Кинг - Танец смерти (Мрачный танец)
Знакомы нам и обязательные фантастические украшения из таких фильмов, как „Тарантул“, „Смертоносный богомол“, „Они!“, и десятков других, но мы понимаем также, что это всего лишь украшения и смысл романа Херберта не в происхождении или строении тумана, а в его несомненно дионисиевых последствиях: убийствах, самоубийствах, сексуальных извращениях и иных отклонениях в поведении. Хольман, положительный герой, является нашим представителем из нормального аполлониева мира, и нужно отдать должное Херберту: он сумел сделать Хольмана гораздо интереснее тех пустых героев, которых играли Уильям Хоппер, Крейг Стивене и Питер Грейвс в многочисленных фильмах о больших насекомых… или вспомните, если хотите, бедного старину Хью Марлоу из „Земли против летающих тарелок“: две трети этого фильма состоят из постоянных призывов „Продолжайте стрелять по тарелкам!“ и „Стреляйте по ним, пока они не разлетятся в куски!“.
Тем не менее наш интерес к приключениям Хольмана, наша тревога о том, оправится ли его подруга Кейси от последствий своей встречи с туманом (и какова будет ее реакция, когда она узнает, что, одурманенная туманом, проткнула отцу живот ножницами?), бледнеет по сравнению с ужасным давайте-не-торопиться-посмотрим-в-подробностях интересом к старухе, которую живьем съедают ее любимые кошки, или к безумному пилоту, который направляет полный пассажиров реактивный самолет в лондонский небоскреб, где работает любовник его жены.
В моем представлении популярная художественная литература делится на два сорта: то, что мы называем „мейнстрим“, и то, что я бы назвал „пальп-фикшн“. Пальп — литература дешевых журналов, в том числе так называемый „шаддер-пальп“, лучшим примером которого служат „Странные рассказы“, давно уже сошел со сцены, но обрел вторую жизнь в романах и по-прежнему встречается в грудах изданий в мягких обложках. Многие из этих современных пальп-романов в пальп-журналах, существовавших с 1910-го по примерно 1950 год, были бы напечатаны в виде сериалов с продолжением. Но я бы не стал ярлычок „пальп“ приклеивать строго по жанровому признаку — к романам ужасов, фэнтези, научной фантастики, детективам и вестернам. Мне, например, кажется, что Артур Хейли — это современный пальп. Все атрибуты в наличии — от обязательных сцен насилия до обязательных девушек, попавших в беду. Критики, регулярно поджаривающие Хейли на угольях, это те самые критики, которые — и это само по себе способно привести в ярость — делят романы лишь на две категории: „литература“ (здесь роман может получиться, а может и нет) и „популярная литература“, которая всегда плоха, как бы хороша она ни была (бывает, что писатель типа Джона Д. Макдональда возвышается критиками и переводится из разряда „популярная литература“ в разряд „литература“; в таком случае все его произведения благополучно переоцениваются).
Я лично считаю, что литература на самом деле делится на три категории: собственно литературу, мейнстрим и пальп и что работа критика классификацией не ограничивается; после классификации роману лишь отводится место, на которое можно встать. Приклеить роману ярлычок „пальп“ — отнюдь не то же самое, что назвать его плохим или утверждать, что он дарит читателю удовольствие. Конечно, мы с готовностью признаем, что большинство пальп-романов — плохая литература; никто не сможет ничего сказать в защиту таких наших старинных приятелей из эпохи пальп-журналов, как „Семь голов Бушонго“ (Seven Heads of Bushongo) Уильяма Шелтона или „Девственница Сатаны“ (Satan's Virgin) Рэя Каммингса.[269] С другой стороны, Дэшиел Хэммет печатался исключительно в пальп-журналах (особенно в высоко ценимой „Черной маске“, где печатались современники Хэммета: Раймонд Чандлер, Джеймс М. Кейн и Корнелл Уолрич); первое опубликованное произведение Теннесси Уильямса, рассказ „Месть Нитокриса“, слегка в стиле Лавкрафта, появилось в одном из ранних номеров „Странных рассказов“; Брэдбери начинал с того же; Маккинли Кантор, впоследствии написавший „Андерсонвилль“ (Andersonville), — тоже Заранее отвергать пальп-литературу — все равно что отвергнуть девушку только за то, что она родилась в семье с сомнительной репутацией. И тот прискорбный факт, что предположительно добросовестные критики, как внутри жанра, так и за его пределами, так поступают, вызывает у меня печаль и гнев. Джеймс Херберт не нарождающийся Теннесси Уильяме, ждущий лишь подходящего момента, чтобы выбраться из кокона и стать великой фигурой современной литературы; он то, что есть, и все это он, как говаривал Поппей. Я просто говорю, что то, что в нем есть, достаточно хорошо. Мне понравилось замечание Джона Джейка о его собственной семейной саге Кентов.
Джейк сказал, что Гор Видал — это „роллс-ройс“ исторических романистов; сам же он не более чем автомобиль класса „шевроле-вега“. Но Джейк скромно умолчал о том, что оба автомобиля вполне успешно доставят вас к месту назначения; а предпочтение того или иного дизайна — это личное дело каждого.
Из всех писателей, о которых мы здесь говорили, Херберт единственный, кто пишет исключительно в традиции пальп-фикшн. Его специальность — насильственная смерть, кровавые столкновения, яростный и часто извращенный секс, сильные молодые герои и их прекрасные подруги. Проблема, которую нужно разрешить, в большинстве случаев очевидна, и главное в сюжете — решение этой проблемы. Но в избранном им жанре Херберт работает исключительно эффективно. Он с самого начала сознательно отказался от характеров, которые представляют собой не более чем вырезанные из картона фигуры и которые можно передвигать по игровому полю романа как заблагорассудится; как правило, поступки героев строго мотивированы, и мы можем поверить в эту мотивацию и сопоставить с собственными переживаниями, как в случае с бедной, склонной к самоубийству Мевис. Мевис с каким-то болезненным, тревожным вызовом рассуждает. „Она хотела, чтобы все знали, что она сама отняла у себя жизнь; ее смерть в отличие от жизни должна иметь какой-то смысл. Даже если понять его сможет только Ронни“. Вряд ли образ Мевис поразит читателя своей силой и глубиной, зато он вполне соответствует задаче Херберта, и если иронический результат аналогичен ироническому финалу комиксов ужаса, значит, мы способны увидеть за ним нечто большее и поверить в него, и это победа Херберта, которую разделяет с ним и читатель. Больше того, Херберт продолжает совершенствоваться. „Туман“ — его второй роман; последующие произведения свидетельствуют об успешном развитии писателя, и это развитие, возможно, достигает своей кульминации в „Копье“. Здесь автор выходит за границы области пальп и вступает на широкие просторы мейнстрима.
