Филип Фармер - Т. 19. Ночь света. Отче звёздный. Мир наизнанку
Он открыл небольшой черный саквояж, залепил чем-то рану и помазал мазью.
— Что на этот раз вызвало землетрясение? — спросил Кулл.
— Снова стихийное бедствие в Китае, — ответил врач, и из-под бровей: цвета бурого навоза на пациента упал его. печальный взгляд. Приглушенный голос с хрипотцой выдавал его крайнее утомление.
Полмиллиона душ, заключенных в плотное тело, переправились накануне вечером в ад. И аду пришлось срочно расширяться, чтобы вместить их всех. Отсюда растягивание бесконечной; но все же ограниченной вселенной. Отсюда тот толчок, сорвавший с места буддийский город; глубокие трещины в земле, колебания почвы, заставившие раскачиваться, а иногда даже падать здания: Тот город — всего лишь мираж? Ну нет! Ничего подобного!
Врач понимал, чем грозит катаклизм ему и его собратьям, больше работы. Бессонные ночи. Он настолько устал, что даже осмелился пожаловаться Куллу. Он, конечно, знал, что тот снисходителен и вряд ли побежит его выдавать: Он даже подозревал, правда; ошибочно, что Кулл состоит в тайном аболиционистском обществе.
— Что плачешься? — произнес Кулл. — Все мы в одной лодке.
— Да, — жалобным голосом отозвался демон, защелкнув черный саквояж, и направился к телефону. Он знал, что ему, сейчас обязательно позвонят. — Да, — повторил он. — Мы в одной лодке. Но ты занимаешь положение пассажира первого класса на роскошном лайнере. Тогда как я, можно сказать, всего лишь лопачу уголь для кочегаров.
— Когда-то все было наоборот, — проговорил Кулл.
Зазвонил телефон, и Джек взял трубку. Он решил отпустить доктора Б. О. Что толку в спорах? Когда-то очень давно этот мир, созданный по модели Птолемея, был маленьким, и демоны — или арганус, как они себя называли, — численно превосходили людей. Они правили, как и любое предубежденное и надменное большинство. Потом, когда это место можно назвать, его адом — подверглось преобразованию по системе Коперника, а человечество на Земле стало плодиться в геометрической прогрессии, хотя и с не меньшей страстью, чем прежде, враги рода человеческого неожиданно превратились в меньшинство.
Шиворот-навыворот. Даже здесь все меняется. А как не меняться, если ад — пусть искаженное, но отражение Земли.
Но переменам не обязательно быть к лучшему. По утверждению демонов, они происходят только к худшему. Теперь чертово отродье составляло малую часть населения. А где сила — там право, Демоны, в прошлом хозяева, стали рабами. О, рабство было вполне, законно и справедливо, так как гражданскими правами следовало наделять только людей. А демоны людьми не были. Даже такие отъявленные лжецы, как они, и то не посмели бы утверждать обратное. У них была своя гордость. И потом, если бы не их козни, разве очутились бы в аду человеческие существа?
Доктор Б. О. положил трубку и выбежал из комнаты. Его внезапно побагровевшее лицо отливало нездоровой синевой.
Трубка не легла как следует на рычаг; позднее доктор еще поплатится за эту оплошность. Любопытство пока не настолько притупилось в Кулле, чтобы при удобном случае не снять с себя напряжение. Он взял трубку и прислушался, надеясь услышать что-нибудь необычное. Что-нибудь для удовольствия. Сначала в трубке было тихо, и только едва слышное гудение свидетельствовало о том, что связь не прервалась. Затем чей-то голос произнес со славянским акцентом: «…где-то глубоко внизу. Должен быть, потому что только туда мы не лазили ни разу. Ищи в канализации».
Раздался щелчок. Кулл положил трубку на место и, взяв портфель, вышел. «Ищи в канализации», — подумал он. Что, черт побери, кроется за этими словами? Выйдя на улицу, он забыл об этом.
Улица была запружена толпой, собравшейся вокруг трупа, придавленного гранитной глыбой, которая свалилась во время землетрясения. Смерть никого не пугала и не притягивала. Просто в ней было нечто такое, отчего все стояли и ждали, тогда как где-то их дожидались срочные дела.
Джек тоже ждал. Он уже и так опоздал на службу, но не собирался пропускать интересное зрелище, даже если его выгонят с работы. От увольнения он, конечно, не пришел бы в восторг, потому что сидеть без работы — хуже некуда. Но он хотел увидеть, что несет с собой смерть.
Вдалеке послышались слабые звуки сирены. Расстояние было порядочным, и Кулл еще успел бы зайти в магазин и купить — или попытаться купить — пакетик самокруточного.
Хозяина не было видно. Раб, черный демон огромного роста, который настаивал, чтобы его называли дядей Томом, раскладывал товары по полкам и на прилавок, откуда они упали. Не разгибаясь, он поднял глаза на посетителя и радостно ухмыльнулся. На чернильно-черном лице блеснули клыки цвета белой зубной пасты. Он был гораздо чернее всякого негра, потому что самые черные негры на самом деле — не черные, а темно-коричневые. Крутые завитки волос были коротко подстрижены, а губы выглядели такими толстыми, что он казался карикатурой на конголезца.
— Да, сэр, масса Кулл? — произнес он. — Чего изволите, сэр, мистер, ваша светлость?
— Дядя Том, — сказал Кулл. — А пинка в зад не хочешь?
И тут же рассердился на себя за эти слова, потому что дядя Том сам побуждал его к этому, надеясь, что тот так и сделает.
— О ваша светлость, масса Кулл, я никак не хотел разобидеть вас, что вы, нет, сэр. Я только старый бедный черномазый, ваша светлость, и завсегда стараюсь ладить с моими белыми господами Я извиняюсь, что оскорбил ваши чувства, мистер. Пожалуйста, не бейте меня, масса. Я вылижу вам пятки и поцелую в зад, мистер, только вы уж потешайтесь над нами, негожими цветными; так нам и надо. Я только старый бедный черномазый..
— Заглохни, ради Бога, — проговорил Кулл.
Он был разочарован. Демон нашел способ подкалывать и поддразнивать людей, а когда ему говорили, что он не человек и не должен изъясняться как негр, он напоминал, что негров тоже людьми не считают.
К тому же он был ангелом черномазых (по его выражению) и до Падения всегда так говорил. Служил он, по его рассказам, самому Святому Михаилу. Сообщив это, он обычно смеялся, обнажая клыки, сверкавшие на черном, как головешка, лице, и говорил, что Падение вовсе не было для него унизительным. На небесах ему жилось не лучше. Может, конечно, потому, что Святой Михаил — из самого что ни на есть высшего общества, а здесь, внизу, ему приходится прислуживать белому отребью.
При этих словах он получал пинка пониже пояса, что ничуть не отражалось на его самочувствии, но зато, как правило, принуждало задиру взвыть от боли. Если забияка при этом выходил из себя от злости, то начинал грозиться линчевать дядю Тома. Тогда за этим следовала еще одна душераздирающая сцена, когда дядя Том становился на колени и воздевал руки, униженно умоляя обидчика пощадить его. Все это время дядя Том пребывал обычно в полном восторге от самого себя, причем обидчик знал об этом, и ему ничего не оставалось, как только ругаться и снова угрожать. Если бы дело все же дошло до суда Линча, Правители, не мешкая, расстроили бы замыслы толпы и сурово наказали всех участников. Как и повсюду, здесь правил Закон.
