Виктория Угрюмова - Огненная река (Кахатана - 3)
- С другой стороны, исчезла вечная угроза в лице этого старика, который в любой момент мог уничтожить любого из нас. И теперь я остался единственным, кто обладает такой же властью и силой. Если не считать, конечно, того, кто убил Корс Торуна.
- Кто он? - неожиданно разъярился Аджа Экапад. - Почему мне никто не может сказать, кто он?
- Сейчас это неважно, - осмелился вставить слово Шаргай. - Сейчас тебе надлежит брать на себя управление всеми нами, растерявшимися после смерти Корс Торуна. Тебе надлежит связаться с господином Мелькартом.
- Не забывайся! - резко осадил его маг. - Кахатанна возвращается в свою страну. Значит, какое-то время, пусть даже очень недолгое, она пробудет там. У нас есть фора...
- Для чего? - спросил Шаргай.
- Я знаю, где хранятся три талисмана Джаганнатхи. Нам нужно собрать двенадцать, несколько уже есть. Нельзя терять ни минуты. Пойдем-ка, я объясню тебе, что нужно сделать...
- Да, повелитель, - склонил голову Шаргай. - Но ведь боги не будут бездействовать.
- Конечно нет. Но они действуют наугад, а у нас есть план. У нас есть возможность его реализовать и еще у нас есть могучий покровитель - чего же тебе еще?
- Я готов повиноваться.
- Это лучше звучит и больше мне нравится. Слушай, Шаргай. Всем известно, что повелитель Мелькарт может войти в наш мир, если двенадцать обладателей талисмана Джаганнатхи откроют ему проход на Шангайской равнине. У меня один талисман. Тот, что был у Корс Торуна, неизвестно где. Сейчас мне нужен гном Элоах и бывший начальник тайной службы Сонандана - Декла. Ты будешь их искать. А я займусь известными мне тайниками...
Аджа Экапад ласково погладил какой-то предмет хищными, желтоватыми пальцами. Шаргай посмотрел, что же удостоилось такого отношения, и невольно содрогнулся: перед ним на золотой подставке лежала отрубленная голова удивительного существа. Абсолютно голая кожа была покрыта мелкими, зеленоватыми чешуйками, уши заострены и плотно прижаты к черепу. Но лицо... лицо поражало больше всего: изумительной красоты женщина, с тоскливыми, печальными глазами, черными, словно ночь, смотрела на Шаргая.
Она была живой.
"Астерион" немного попрыгал на волнах, будто захотел почувствовать себя маленькой рыбешкой, а потом, словно устыдившись этого баловства, рванулся вперед с огромной скоростью. Паруса были плотно набиты попутным ветром, хозяин которого сидел, заложив ногу за ногу, в полуметре от палубы, на каком-то кучерявом Облачке.
- Я так рад, что закончилась эта свистопляска со временем, - откровенно признался Бог Ветра. - Представляешь, хочешь попасть куда-нибудь, а этого места просто нет - оно еще не существует. Или оно есть, но там все по-другому. Оказывается, это прошлое, а будущее для тебя не наступило. Наверное, люди не ощущают этой разницы, но мне, с моим непоседливым характером, было немного не по себе.
- Верю, - рассмеялась Каэ. - Мне тоже было не по себе.
Астерион обвел изучающим взглядом огромный корабль:
- Пусто как-то. Собаки больше нет.
- Тод погиб, - сказала Каэ глухо. Она отвернулась, и глаза ее слепо уставились в какую-то весьма отдаленную точку.
- Понимаю. Ты редь и сама чуть было не погибла.
- В таких делах "чуть" очень много значит. И ко мне оно всегда благосклоннее, чем к остальным.
- Я счастлив, что повидал тебя, - сказал Астерион. - Но мне снова пора, с попутным ветром... А там, на горизонте, я вижу какую-то до боли подозрительную ладью. Думаю, тебя она заинтересует.
- Кто это? - спросила Каэ, пытаясь понять, почему у юного бога такое лукавое и озорное выражение.
- Увидишь сама. Не хочу портить сюрприз.
Он вспорхнул легкой птицей и растаял в синеве неба.
- Полетел, - прокомментировал Лоой. - Госпожа, навстречу движется роскошное гребное судно. С него отчаянно сигналят, просят остановиться и принять на борт пассажиров. Что делать?
- Все-таки это почти Сонандан, - пожала плечами Каэ. - Делайте, что просят.
- Слушаюсь.
Она догадывалась, что может значить этот сюрприз, и потому не очень удивилась, когда по трапу на верхнюю палубу вскарабкался Лев Пустыни, Потрясатель Тверди, аита Зу-Л-Карнайн - счастливый, хохочущий и загоревший дочерна.
- Нам пора, - скромно сказал Лоой, как только отзвучали первые приветствия, и потащил за собой упирающегося Куланна.
- Экий ты жестокий, - сказал сангасой обиженно. - Раз в сотню лет вижу счастливых людей, а ты мне запрещаешь смотреть на такое диво. Интересно.же!
- Ничего интересного, - сказал Барнаба. - Я утверждал и продолжаю утверждать, что в мире только Это и происходит, в той или иной форме разумеется...
- "Это" что? - моментально навострил уши Куланн.
- Пойдемте обедать, я вам все популярно объясню.
Кобинан и Могаллан во все глаза смотрели на живую легенду, самого великого завоевателя века, слава которого перелетела океан и давно уже достигла берегов Иманы. Молодые рыцари представить себе не могли, что великий император так молод, хорош собой и беззаботно весел. То, что он влюблен в госпожу, поражало гораздо меньше. Не он первый, не он последний.
Фенешанги уютно устроились на корме "Астериона", наблюдая за белым пенным следом, который оставлял корабль на морской глади.
Магнус и Номмо затеяли игру в прятки и теперь не отзывались. Не хотели открывать свои секреты раньше времени.
А Каэтана и император как-то незаметно очутились в ее каюте и уж совсем без всякого умысла заперли двери на щеколду. В каюте тут же стало жарко - не то от солнца, не то от кипящих страстей; во всяком случае, большая часть одежды стала совершенно лишней, а когда она улетела в дальний угол и забилась под кресло, выяснилось, что жалкие остатки уже просто неуместны, и от них избавились еще быстрее.
- Правильно, - произнес ворчливый голос в разгар особенно безумного поцелуя. - Никакой ответственности за судьбы мира, никакого внимания к ближнему. Прямо брачный период лягушек...
- Что это? - изумился Зу-Л-Карнайн.
- Это то самое сокровище, за которым мы ездили. Оно меня с ума сведет.
- Ничего подобного, - заявил Ниппи. - Просто полное безразличие к моей судьбе меня возмущает. Если бы мне завели какую-нибудь порядочную, в меру привлекательную перстениху, я бы молчал. Но мое скорбное, тоскливое одиночество заставляет меня вопиять... нет, вопиють... Да подскажите же!
- Вопить, - сказала Каэ.
- Вопить - это грубо. Подбери другое слово - о несправедливости, царящей в этом мире.
- Послушай, друг, - проникновенно сказал Зу. - Ты мне можешь не верить, это неважно. Но если ты еще станешь голосить, то я велю повернуть корабль назад, достигну Иманы, доберусь до храма Нуш-и-Джан и навеки похороню там один не в меру говорливый перстень; Понятно?
