Петроний Аматуни - Гаяна (Иллюстрации Л. Гольдберга)
Фильм длился три часа…
4
Трибуны для выступающих не было. Желающий говорил с места, не вставая, а радио доносило каждое его слово в самые отдаленные ряды.
Сперва разговор шел о судьбе гаянских галактических экспедиций, достигших Земли, и нам задали много вопросов. Дополняя друг друга, мы удовлетворили законный интерес присутствующих. Затем один из долгожителей попросил нас рассказать о себе. Была удовлетворена и эта просьба.
И только после началось обсуждение предложений членов Совета. Их оказалось немного: вся планета знала о нас еще из репортажа Хоутона. Сегодняшняя встреча и фильм «Земля» дали Гаянцам представление о вероятном характере и объеме работ по изучению привезенных нами материалов. Существенно облегчило все дело то, что энциклопедия Земли была составлена на гаянском языке.
Совет решил: Построить в Тиунэле здание «Земля» и экспонировать в нем разделы энциклопедии в виде моделей, макетов, картин, снимков и живой флоры и фауны для общедоступного обозрения. В этом же здании разместить Институт Земли; его руководителем назначить Элу, жену Гана.
Покинув Дворец Человека, мы, по просьбе Гана, прошлись по столице. Теперь считалось, что все мы знакомы друг с другом, и к нам подходили, приглашали в гости. Кто-то из сопровождающих корреспондентов запросил счетный центр и получил комичный ответ: чтобы посетить тех, кто уже пригласил нас с разных концов планеты, нам придется затратить ни мало ни много 73 года, если каждый визит «обойдется» нам в один час!
Разумеется, на ходу, да еще на веселой прогулке серьезных вопросов не задают — так поступали и тиунэльцы. Заметный интерес вызвали у всех… наши галстуки. Хоутон воспользовался удобным обстоятельством, снял свой «ошейник», показал его нехитрое устройство и, объяснив, как надо им пользоваться, подарил его первому попавшемуся юноше.
Ужинали мы у Гана и снова улетели во Дворец Человека.
Дворец полон и вечером.
— Вот вам и новая мода, завезенная с Земли! — сказал Боб, когда мы вошли в зал.
В самом деле многие мужчины украсились… галстуками всех цветов и оттенков.
— Славные ребята, — похвалил Боб. — И узлы завязали правильно… Как я учил! — горделиво напомнил он.
Нам забронировали места в первом ряду. Глубокие кресла управлялись шариком в правом подлокотнике и принимали желаемое положение. Если же вдавить шарик — оно бесшумно опускалось под пол, и вы могли выйти, никому не мешая, в фойе под зрительным залом.
Точно так же, если обстоятельства принудили вас опоздать, вы снизу «вызываете» свободное кресло и «выпархиваете» на нем в зрительный зал.
Кресла оборудованы индивидуальным Телепатоном: можете поговорить с приятелем или узнать об актере или пьесе и ее авторе.
Сцена — та же круглая площадка, что и днем, — не имела занавесей, ямы для оркестра, кулис. Часть потолка над ней опустилась, и в дальнейшем между «верхом» и «низом» шло такое неуловимое техническое взаимодействие, что не всегда и уследишь, как менялись декорации, как живое действие на сцене переплеталось с телепатическим.
Сегодня нам собирались показать спектакль «Амир», пьесу-сказку. По жанру — это соединение драмы, балета и оперы; по сюжету — близкое земной «Одиссее».
Потолок потемнел, на горизонте розовело заходившее Фело, гаянское солнце, перед нами — плещущий спокойный океан. В зале стихло: началось телепатическое вступление. Каждый видел его прямо перед собой, где бы ни сидел, что выгодно отличало этот способ от экранного телевидения. Изображение и звук излучались непосредственно в мозг.
Где-то вверху зазвучала мелодия, певучая и таинственная, едва уловимая. В глубине океана рождался ее аккомпанемент. Пахнуло свежестью, соленой водой. Мимо нас проносились берега островов и материков. Кое-где задымились костры, и полуголые люди окружили огонь, увлеченные вечерней трапезой. Неподалеку — их шалаши и каменные пещеры.
Сочный баритон заговорил, обращаясь к нам. Голос доносился со стороны заката и гулко бежал по океану:
— Слушайте, гости с Земли, смотрите, размышляйте… Мы любим нашу легенду о мудром, вечно-живущем гаянце Амире. Она стара, но не желает увядать, она проста, но ее смотрят и долгожители и молодежь…
Это было давно, когда на небе светило совсем мало звезд… Ведь всем известно, говорится в сказке, что каждая звездочка — это один год, прошедший в истории человечества на Гаяне; время, послужив людям, постепенно переселяется на небо…
Вверху, в искусственном небе, блеснула жалкая горсточка золотистых искр.
— Всякие люди жили и тогда на Гаяне, — продолжал баритон, — каждый по-своему, как умел; но жил для себя, сам искал истину. Мудрейшие из них построили Храм Вечности и складывали в нем людские горести и радости, записанные в книгах, пытаясь разобраться во всем и отыскать истину, общую для всех. Но жизнь их была коротка… Они старели и умирали, не познав ее.
На сцене возник храм, сложенный из черного камня, устремленный ввысь, украшенный геометрически строгим орнаментом и символическими скульптурами. Фонтаны украшали его тонкими струями, водяными веерами и прозрачными каскадами водопадов, сквозь которые виднелись горящие факелы.
Внутри пылали священные светильники, и свет пламени таинственно оживлял фигурные, затейливые прорези в стенах храма.
Жрецы, бритые наголо, наверное, для того чтобы освеженные дыханием ветра и воды их головы с большей гарантией могли проникнуть в смысл жизни, изучали рукописи. Полуобнаженные девушки исполняли священные танцы и гимны.
— И однажды, в грозовую ночь, родился Амир… Последовала телепатическая сцена грозы, такой реальной, что нам стало не по себе. Черные тучи светились мертвенно и угрожающе, раскаты грома, казалось, сотрясали здание. Многоступенчатые зеленовато-черные молнии, раскалывая небо на куски, стали соединяться одна с другой и, образовав километровый огненный меч, ударили острием в гору рукописей.
Едва густой дым стал рассеиваться, а жрецы — приходить в себя, на круглом алтаре из светящегося камня появился высокий, широкоплечий юноша, с красивым узким лицом, длинноухий, черноглазый, темноволосый.
Каждый мускул его гибкого бронзового тела играл тенями при движении. Узкие бедра обтянуты звериной шкурой. Он стоял, подняв голову, улыбался бушующему небу и пел чудесным чистым тенором о красоте бури…
— Кто ты? — дрожа, спросил старейший из жрецов, когда последние звуки песни смешались со свистом урагана и все вдруг стихло.
— Амир, — ответил юноша (по-гаянски, Бессмертие).
