Евгений Войскунский - Ур,сын Шама. Фантастический роман
Ур посмотрел влево. Нонна спала, ровно и покойно дыша, и ему почудилась еле заметная улыбка у нее на лице. Что-то, наверно, приснилось…
…А Нонна не спала.
Беспокойно было на душе. Беспокойно за маму с ее гипертонией, никогда ведь еще не оставляла ее одну больше чем на три недели, а тут — на целых четыре месяца… Беспокойно было при мысли о долгом плавании в высоких штормовых широтах: выдержит ли она, если ее укачивало даже при каспийских штормах? Впрочем, шторм на Каспии не уступит, пожалуй, океанскому…
Беспокойно было думать об Уре. Вот она вытащила его из колхоза, уговорила закончить проект, принять участие в экспедиции Русто. А дальше что? Если бы знать, что у него на уме…
«Ох, Ур… мучение мое…»
Нонна вспоминает, как позавчера они сидели рядышком и жена Костюкова посмотрела на них и сказала вдруг… Бог знает, что она сказала. Нонну так и обдало жаром от ее слов…
Приятно вспоминать этот вечер.
Ей, Нонне, не хотелось идти к Костюковым, совершенно незнакомым людям. Ну конечно, слышала она о Юрии Костюкове немало: был такой молодой инженер в их городе, работал в НИИТранснефти, лет десять назад вместе со своим другом Николаем Потапкиным изобрел или открыл нечто необычайно, фантастически интересное — эффект проницаемости. А еще они сделали из Валерия Горбачевского человека, так говорит сам Валерий, который был тогда мальчишкой-лаборантом.
Давно уже Костюков живет в Москве. И вот Валерий воспользовался единственным вечером, свободным от беготни и совещаний, и потащил Ура и ее, Нонну, к своему божеству.
Она ожидала увидеть солидного толстого дядю с этакой значительностию на челе высоком, а им отворил дверь долговязый белобрысый малый. Он дурашливо поклонился и молвил: «Здравствуйте, люди и пришельцы». И сразу они с Валеркой пустились в воспоминания — о каком-то кораблекрушении и необитаемом острове, о какой-то необыкновенно умной, ныне покойной собаке, о плавании на плоту, — они перебивали друг друга и покатывались со смеху, и ей, Нонне, казалось, что они просто выдумывают все это с ходу, чтобы потешить себя.
Потом пришла жена Костюкова, Валентина Савельевна, очень полная дама с красивым лицом. Она пришла с лекций, которые читала на филологическом факультете, и быстро накрыла на стол.
Костюков спросил Валерия, как у него дела с кандидатской диссертацией, и Валерий сказал, насупившись, что никакой диссертации не будет. Костюков пристально на него посмотрел и сказал: «Так-так». И продекламировал стихотворение, ей, Нонне, не известное: «Но путь науки строгой я в юности отверг, и вольною дорогой пришел я в Нюрнберг. Кто знает, сколько скуки в искусстве палача, не брать бы вовсе в руки тяжелого меча…» А Валентина Савельевна сделала гримаску и высказалась в том смысле, что не все стихи бывают к месту, а особенно — стихи малоодаренных литераторов. Костюков возразил, что Федор Сологуб был поэтом, может, и не первого ранга, но даровитым, а стихи не обязательно цитировать к месту. Еще он заявил, что Валерке, с его застарелым отвращением к науке, следует пойти в ловцы бродячих собак, и признался, что и сам он, Костюков, тоже ловец бродячих собак, именуемых сумасшедшими идеями. Тут у них вышел спор. Валентина Савельевна посоветовала мужу: «Вот и лови своих любимых собак, а в филологию не суйся». На это Костюков ответил, что филология входит в его профессиональные интересы в качестве «гуманитарной отдушины». Валентина Савельевна, слегка повысив голос, заявила: «В качестве объекта профанации — так будет вернее. Ты же полуграмотный человек: пишешь «панцирь» через «ы». «Да, пишу через «ы», — с достоинством подтвердил Костюков. — Потому что я единожды грамоте учен и переучиваться не собираюсь. Между прочим, многие люди, не нам с тобой чета, тоже писали через «ы», и русский язык от этого не погиб».
Слушая эту перепалку, она, Нонна, с трудом удерживалась от смеха, и ей все больше нравился этот невозмутимый Костюков.
«И вообще у меня накопился ряд вопросов, — продолжал Костюков, подливая вина в фужеры. — Ну, вот например: как писали древние римляне слово «вольноотпущенник»? Через дробь, как у нас пишут «м/мать», то есть «многодетная мать»? Подозреваю, что все-таки они не писали «в/отпущенник», но никто, включая мою жену, не может дать мне однозначный ответ». — «Тебе и не требуется никакого ответа, — тотчас парировала выпад Валентина Савельевна. — Тебе лишь бы поморочить людям голову своими выдумками. Вы себе не представляете, — обратилась она через стол к Нонне, — как мой Юрочка бестолково начитан. Он просто начинен второсортными стихами и литературными реминисценциями». — «А это плохо?» — спросила Нонна, улыбаясь. «Это ужасно! — последовал ответ. — Ведь он все-таки доктор наук и мог бы вести себя солидней. Этим летом у них в институте… Кстати, если вы думаете, что я знаю, как называется его институт, то вы ошибаетесь». «Я много раз тебе говорил, — спокойно вставил Костюков, — мой институт называется ВРЫГТ». — «Вы слышали? — воззвала Валентина Савельевна к Нонне. — ВРЫГТ! Разве может так называться институт?» — «А что? — сказал Костюков. — Нормальная аббревиатура. Не удивляет же тебя, что Большой театр официально называется ГАБТ». — «А ну тебя! Посмотри, люди смеются! Валентина Савельевна патетическим жестом указала на гостей. — Да, так вот, летом у них в институте затеяли лодочный поход по мещерским речкам и озерам. Мы тоже поехали и взяли с собой сына. Все хорошо, погода дивная, природа — просто чудо. Сели в лодки, отплыли. И только начали грести, как мой Сашка вдруг скорчил страшную рожу и как заорет: «А ну, навались, чтоб у вас жилы лопнули!» — «Не так, — поморщился Костюков. — Он крикнул правильно: «А ну, навались, а ну, мальчики, рваните серебряные ложечки! Навались, что же это ни у кого жилы не лопнули!» Вот как он крикнул. Сашка лучше, чем ты, знает литературу». — «Вот-вот! Бог знает чему он учит впечатлительного девятилетнего мальчишку. А в лодке были солидные люди, замдиректора в частности, и я уверена, что твои «серебряные ложечки» ему не очень понравились».
«Это из «Моби Дика», — сквозь смех сказал Валерий. «Еще бы тебе не знать! — напустилась на него Валентина Савельевна. — Вы с Юрой — с одного дерева яблочки. У тебя-то сына еще нет?» — «Нет», — сказал Валерий с потаенным вздохом.
«Послушай, всезнающий Валерка, — обратился к нему Костюков, — а знаешь ли ты, почему тайфунам дают женские имена? Не знаешь? Стыдно, братец. А еще океанолог. Вот послушай. — Длинной рукой снял Костюков с полки книжку, мгновенно нашел нужное место и прочел: — «А как бы вы еще назвали бешеную бурю, которая неожиданно свалилась на вас невесть откуда и потом, тихо воркуя, ушла неизвестно куда…» — «Ни капельки не остроумно, — сказала Валентина Савельевна. — Я уверена, что на планете, откуда прибыл наш высокий гость, — улыбнулась она Уру, — тайфунам дают только мужские имена». Развеселившийся Ур ответил, что т а м не бывает тайфунов, т а м всегда одинаковая ровная погода. «Какая прелесть! — сказала Валентина Савельевна. — Там и жизнь, наверное, ровная, спокойная, не то что у нас крутишься, крутишься как угорелая…»
