Джордж Мартин - Путешествия Тафа
– Толли Мьюн, – перебил ее Таф.
Она резко повернулась к нему:
– Что?
– Если деторождение – признак божества, то тогда кошки тоже боги. Они тоже воспроизводят себе подобных. Позвольте мне заметить, что за очень короткое время возникла такая ситуация, что у вас стало больше кошек, чем у меня, хотя вы начинали с одной пары.
Толли Мьюн бросила на него сердитый взгляд.
– Я вас что-то не понимаю. – Она отключила звук, чтобы Обер не услышал слов Тафа. Вальд Обер беззвучно открывал рот и жестикулировал.
Хэвиланд Таф сжал пальцы.
– Я просто говорю вам, что, хотя я и люблю кошек, но все же принимаю меры по контролю за их рождаемостью. Я принял это решение, взвесив все «за» и «против». В конце концов, как вы увидите, есть только два выхода. Вы должны или смириться с необходимостью осудить плодовитость своих кошек, причем должен добавить, без их согласия, или в один прекрасный день вам наверняка придется спускать целый мешок новорожденных котят через тамбур в холодный вакуум космоса. Если вы не сделаете выбора, он будет сделан за вас. Непринятие решения – потому что у вас нет права – это тоже решение, Первый Советник. Воздерживаясь от голосования, вы тоже голосуете.
– Таф! – страдальчески воскликнула она. – Не надо! Я не хочу этой проклятой власти.
Дакс вспрыгнул на стол и обратил на нее свой золотистый взор.
– Профессия Бога еще труднее, чем профессия эколога, – сказал Таф, – хотя должен заметить, что, когда я взвалил на себя эту ношу, я знал, что это рискованно.
– Нет, – вздрогнула она. – Не говорите так. Дети не котята. Они люди, они… они… У них есть власть ума, власть сердца. Люди рациональны, и это они должны сделать выбор – они, а не я. Я просто не могу сделать его за них – за миллионы, миллиарды людей!
– Несомненно, так, – заметил Таф. – Я забыл о замечательном народе Сатлэма и о его многовековой истории рационального выбора. Разумеется, они заглянут в лицо войне, голоду и чуме, а потом, миллиард за миллиардом, изменят свои привычки и решительно разгонят тучи, которые сгущаются над Сатлэмом и его величественными башнями. Как странно, что я этого не понял.
Они пристально посмотрели друг на друга.
Дакс замурлыкал. Потом он подобрался к тарелке Тафа и стал лакать из нее грибное пюре. Черныш потерся о ногу Толли Мьюн, подозрительно поглядывая на Дакса.
Толли Мьюн медленно-медленно повернулась к пульту; ей казалось, что это движение длится целый день – неделю, год, всю жизнь, сорок миллиардов жизней. Но между тем прошло одно мгновение, и, когда она взглянула на экран, все эти миллиарды забылись, как будто их и не было.
Толли Мьюн посмотрела на холодную немую маску, глядевшую на нее с экрана, и в этом темном блестящем куске пластика она, как в зеркале, увидела все зримые ужасы войны. Под маской горели мрачные, лихорадочные глаза голода и болезни. Она снова включила звук.
– Что у вас происходит? – спрашивал Вальд Обер. – Первый Советник, я вас не слышу. Какие будут распоряжения? Вы меня слышите? Что происходит?
– Командующий Обер, – сказала Толли Мьюн. Она заставила себя широко улыбнуться.
– Что случилось?
Она проглотила слюну.
– Случилось? Ничего, Командующий. Абсолютно ничего. Черт, да все просто прекрасно. Война закончилась, и кризис тоже.
– Вас принудили к решению силой? – рявкнул Вальд Обер.
– Нет, – быстро ответила она. – Почему вы это спросили?
– Слезы, – объяснил он. – Я вижу ваши слезы, Первый Советник.
– Это от радости, Командующий. Слезы радости. Манна, Обер, – так он это называет. Манна небесная. – Она легко рассмеялась. – Звездная еда. Таф – гений. Иногда… – Она прикусила губу. – Иногда я даже думаю, что, может быть, он…
– Что?
– …Бог, – сказала она и нажала кнопку. Экран погас.
Ее имя было Толли Мьюн, но в историях, которые о ней рассказывали, ее называли по-разному.
