Андрей Синицын - Eurocon 2008. Спасти чужого
– Задолжала – в денежном смысле?
– Нет. В смысле поручений. Как я.
– А им – это Ингмару?
Угрюмое утвердительное молчание. Почти враждебное.
– Анна Владимировна, боюсь, вы ищете тайный смысл там, где его нет. Да, подрабатывала ваша подруга в «Солнечном храме»...
– Лицо... – тихонько вымолвила она, и светлые, как бы заплаканные глаза её стали незрячи. – У неё от лица ничего не осталось... Бумажная маска...
– Ну а что бы вы хотели? – осторожно попробовал я урезонить свидетельницу. – Тёмное помещение. Человек сидит за монитором. Естественно, у него бледная маска вместо лица... Она что-нибудь вам сказала?
– Сказала: «Беги, дура...»
Мудрый совет.
– И вы побежали?
Побежала. Таща за руку сына, добралась до холла – и там из лифта навстречу ей выкатился в коляске Ингмар. Великий и ужасный. Снова попробовал применить свой цыганский гипноз, но не преуспел. Впервые. Вместо того, чтобы подчиниться и подойти с покорностью к своему хозяину, Анна Владимировна Чебурахина заслонила собою сына и, выхватив из-за пояса юбки наган, начала палить в Ингмара, представлявшегося ей в ту минуту сгустком адского пламени.
Разрядив барабан, выбралась (никем, представьте, не остановленная) из здания, доволокла сына до ворот, после чего последовал взрыв бытового газа.
Такая вот жуть.
* * *
– Анна Владимировна, – участливо спросил я. – Вы в самом деле мало что помните о вашей первой встрече с Ингмаром?
– Практически ничего. Наверное, он дал установку забыть...
Я открыл ящик стола и достал оттуда лазерный диск.
– Что это? – спросила она.
Я молчал.
– Неужели... – Голос Анны Владимировны сошёл на шёпот. – Видеозапись?..
Я скорбно смотрел ей в глаза.
– Какая сволочь... – обречённо выдохнула она. Помолчала, брезгливо кривя губы. – Только, пожалуйста... Костику...
– Ни слова, – заверил я. – Отдать я вам это не могу, но ручаюсь, что записи не всплывут ни при каких обстоятельствах... Да, и ответная просьба: мне бы хотелось довести это дело до конца в более или менее спокойной обстановке. Поэтому, если вдруг к вам полезут журналисты... насчёт певца, насчёт Порфирьева...
– В шею! – решительно выдохнула она.
– Вот и славно, – сказал я, снова отправляя диск в ящик стола, где тот пылился с незапамятных пор. Чёрт его знает, что там на самом деле было записано. Всё собирался выкинуть – ан пригодился.
* * *
Расстались без обид. Вызвал машину, велел доставить домой. Штукарю Костику позвонил в тот же день, попросил завтра зайти. Отважный спасатель явился на полчаса раньше назначенного. Чтоб они так всегда приезжали! До, а не после.
– Ты что ж творишь, мужик? – прямо спросил я его. – Что за приколы? Какие тебе, к чёрту, зомби в прокуратуре?
– Сергей Николаевич! – истово отвечал он, а рожа у самого так и норовила расползтись в улыбке. – Виноват! Казните! Но вреда-то я, согласитесь, никому не причинил...
– А если б свихнулась? Баба и так на пределе была! Да и сейчас тоже с подвывихом... Кто такой Антон?
– Старый знакомый.
– Бывший оперативник?
– Да упаси боже! Звукооператор на радио. Просто внешность у него такая... соответствующая.
– Тогда давай рассказывай. С чего всё началось?
Началось со студенчества. Отслужив в армии и поработав в Арктике, Константин Кременчук поступил на факультет журналистики, где сразу же безоглядно влюбился в сокурсницу Аську Чебурахину. Робел. До четвёртого курса не знал, с какого бока к ней подъехать. А пока телился, Чебурашку увели. Причём, кто? Наглец и болтун Стас Громыко! Костик был настолько потрясён, что бросил институт, заявив, что разочаровался в журналистике, и, пометавшись по разным работам, нашёл наконец своё место в региональном поисково-спасательном отряде МЧС.
Романтик. Однолюб. Птица редкая. Каждый год поздравлял Аську с днём рождения – открытку присылал.
И вдруг позвала! Просит о помощи. Что-то стряслось со Стасом. Погиб – и звонит с того света. Не зря чуяло Костиково сердце, что доиграется когда-нибудь Стас, ох, доиграется...
– То есть ты сразу понял, что это мистификация?
Костик посмотрел на меня с недоумением.
– А что же ещё? Раз позвонил – значит, не помер.
– Логично. А дальше ты что отколол?
– Что я отколол? Посоветовал пойти в прокуратуру, всё рассказать. Дверные замки сменить помог...
– А Антон? А переход на нелегальное положение? Вместо того, чтобы успокоить женщину, ты давай на неё страху нагонять. Мало ей было страхов?
Приуныл, покряхтел.
– Так а что оставалось делать? Последний шанс...
Да, конечно. Где ещё можно остаться наедине с любимой, как не на конспиративной квартире? Не иначе пробки от радости перегорели. Приятный мужик, на психа вроде не похож... Вот ведь что любовь с людьми-то делает!
Три дня пребывания в подполье неумелый ухажёр занимался тем же самым, чем занимался четыре года в институте, а именно – робел и от робости громоздил одну глупость на другую: то наган подарит, то краску для волос принесёт. На четвёртый день пришёл в отчаяние и ляпнул по наитию, что следователь Порфирьев на самом деле мартовский утопленник.
Представьте, помогло. Жутко, зябко, муж с того света достаёт, под окнами безымянный ужас шастает, зомби ходят. Поневоле захочется к кому-то прижаться.
Прижалась! И очумевший от счастья Константин понимает, что успех надо развивать. Узнав из ночных откровений Аськи о «Солнечном храме», он выбирается в санузел, откуда шлёт эсэмэску звукооператору Антону. Тот спросонья пишет в домашних условиях махонькую радиопьесу и запускает в эфир. Точнее, на секретный телефон незасвеченной явки. Костик, будто бы невзначай, нажимает кнопку громкой связи – и Аська всё слышит...
Как говаривала моя бабушка, таких не рожают, а высиживают.
– Кто такой Фёдор?
– Так... Городской дурачок. Вообразил себя анархистом...
– Это не он на «газоне плача» торговал? Бакуниным, Махно.
– Он.
– Что за хрень с выстрелами?
А с выстрелами, как выясняется, хрень такая: доставив Аську с сыном к Фёдору (через весь город, среди ночи!), отважный спасатель тихонько договаривается с анархистом-теоретиком о том, чтобы тот, высаживая беглецов, пальнул в него (в Костика) пару раз холостыми.
– Зачем?
Тут психология. Увидев Костика тяжко раненым, Аська, по идее, должна полюбить его окончательно и навсегда. Ну не дурь?
Дурь-то дурь, но ведь сработало, как ни странно...
– И Аська потом ничего не заподозрила? Стрелять – стреляли, а где шрамы?
