Дмитрий Скирюк - Руны судьбы (Осенний Лис - 5)
А когда начало темнеть, в дверь застучали.
- Том, прекрати! - раздражённо отозвался Жуга.
- Лис, это не Том, это я! Я! Карел! - загомонили под дверью. - Открой скорей!
При первых же словах травник изменился в лице, в два прыжка одолел расстояние от стола до камина, сорвал с крюков свой меч, в таких же два прыжка добрался до двери, отбросил щеколду, втащил маленького человечка в дом и захлопнул дверь.
Ялка ахнула.
Карел был не похож на себя. Грязный до ужаса, мокрый, в изодранном пледе, весь в еловых и сосновых иголках, он никак не мог отдышаться. Одного рукава у куртки не хватало, обнажённое плечо перетягивала бурая грязная тряпка.
- Что стряслось? - травник тоже опешил. - Ты ранен? Подожди, сейчас перевяжу...
- Не надо! - отмахнулся тот. - Они идут, Лис, они скоро будут здесь! Вам надо бежать...
- Куда бежать? Кто будет здесь?
- Люди. Шестеро солдат... и с ними двое черноря-сых... Мы не смогли их задержать, только наслали туман. Но они не будут долго плутать. Там что-то-Что-то там не так... На них не действует обычный страх и отворот. Мы здесь бессильны.
Травник на мгновение задумался.
- Они далеко?
- Нет. Они близко... Очень близко... И приближаются. Я совсем ненамного обогнал их, Лис. Вам надо... уходить надо...
- Хорошо, - Жуга задвигался, собирая одежду и вещи. - Я понял. уходи. Ах, яд и пламя, яд и пламя, они таки нашли меня опять... Ялка! Фриц! Одевайтесь. Я попробую что-нибудь сделать, чем-то их отвлечь, а вы при первой же возможности сразу бегите и прячьтесь в лесу, в темноте они вас не найдут. Я задержу их... если смогу. Ничего не берите с собой. Хотя нет, Фриц, возьми вон ту шкатулку на камине, там деньги; если разойдёмся, на первое время вам хватит.
- Жуга... - начала было Ялка.
- Потом! Всё потом, если будет возможность! - он зашарил по полкам, без разбора сбрасывая на пол банки и бутылки с разноцветными настойками, фарфоровые ступки, резальные инструменты чёрной бронзы из копилки костоправа и различные метёлки-веники засушенных за лето трав. - Яд и пламя, где он...
- Что ты ищешь? - встрепенулся Карел.
- Арбалет.
- А его это... Зухель забрал. Я сейчас сбегаю.
- Поздно, - сказал Жуга, - отступая от окна. - Поздно. Они уже здесь.
...Серый дождь сползал по пузырю окна. Ялка знала, что её ждёт, она сама выбрала свою судьбу, когда явилась к травнику, и сейчас, когда свершилась неизбежность, безропотно приняла её. Молчала. Только шевелила губами, свивая беззвучные строки, как будто молясь неизвестно кому:
Здесь моё тело потешат костру,
Я слышу бешеный, бешеный,
бешеный, бешеный смех,
И любое дело сразу валится из рук.
Где моя сила? Моя любовь? Моя свобода?
Какой, какой за мной грех?!
Здесь моя надежда, - лишь надеяться, - а вдруг?
Меня! Меня бьет истерика!
Какая страшная мука, страшная боль. Меня бьёт истерика...
Кукушка... Почему - "Кукушка"? Когда умерло имя? Травник понял это сразу, как только её увидел. А она - только сейчас. И всё время злилась, если её называли по-другому. Та новорожденная девочка в деревне, чьё название она уже успела позабыть, и где она впервые разминулась с Лисом, не она ли приняла его на себя, её прежнее имя, оставив девушке лишь прозвище? Говорят, что иудеи никогда не называют родившегося сына отцовским именем, а только если отец уже мёртв... А ведь и вправду - имя было последним, за что она цеплялась из своей прежней жизни, до крови, до содранной кожи и сломанных ногтей...
Всё умерло. Всё.
Память словно бы высвечивала маленькие яркие картинки. Вот двое солдат врываются к ним в дом, высаживая дверь. Карел охает и прыгает в каминную трубу. Дым - в дом. Жесты травника - он что-то говорит и двигает руками, будто ловит мух. Солдаты переглядываются, ставят в угол алебарды. Потом - у Ялки перехватывает дух: - солдаты... здороваются, кланяются, словно бы зашли к ним в гости, и садятся за стол. Три крысы тотчас молниями вынырнули из своей норы и взобрались на стол, уселись перед ними, вперились глаза в глаза. Сидят. Солдаты что-то говорят, хихикают, смеются, говорят о чём-то по-испански, хлебают из чашек... Ялка с Фрицем переглядываются. "Есть ещё один, - тихо говорит им травник, тяжело дыша и вытирая пот со лба. - За дверью, сзади... Ждёт. Там нам нельзя пройти... Я наложу личины... Отражу... Ничего не бойтесь... Вы прорвётесь... Надо... уходить..."
Голос его дрожит, срывается. Он весь в поту. На лбу набухли вены.
"Почему нельзя заставить их плясать, как тогда?" - с удивленьем говорит Фриц. "Я не могу, - Жуга мотает головой. - Заклятие ещё не остыло. Зима на излёте, все элементалы спят. Цвет белый... нет волынки... ничего нет. Я не смогу удержать двойника. Манок не отдам! Ты... Ты пока не понимаешь. Здесь другое... Некогда болтать! Яд и пламя, почему так тяжело? Готовьтесь..."
Фигура и черты его лица дрожат и расплываются, складываются в маску худощавого испанца - выпуклые льдистые глаза, лицо больного эльфа, седина волос...
Ялка с ужасом смотрит на Фрица, превратившегося в коренастого бородача, потом на себя. Сглатывает. Ей становится дурно.
Солдаты чавкают. Ведут беседу с крысами. Глаза их мутны и пусты.
Травник вынимает меч; клинок хищно серебрится. Трогает окно.
"Неожиданность наш козырь. Ты сможешь выпрыгнуть в окно?"
"Что?" - теряется та.
"Стёкла без осколков, замазка - дрянь, всё вылетит одним куском. Прыгнешь в окно, отбежишь, и жди меня. Они увидят не тебя. Поняла?"
"Поняла..."
"А я?" - подпрыгивает Фриц.
"Ты - то же самое, но через дверь".
Он ударяет ногой. Треск, грохот, звон вылетающего стекла. Дождь и холодный ветер. Взмах руки.
"Кукушка! Пошла!"
Думать уже некогда. Ялка подбирает юбки. Рыбкой прыгает в открывшийся проём и боком валится на снег.
Летящий снег. Лежащий снег. Солдаты. Капуцины. Ночь.
...Девушка смотрит в окно. Шепчет чьи-то слова. Стеклом - по пальцу, пальцем - по стеклу. Кровь тонкими полосками.
Какой удачный исход?
Как долго длилась истерика!
Я знаю, - скоро пройдёт,
Оставит лишь раны, удачный исход
Глубокие раны - я не верю, что всё так легко,
Вот он выход - истерика!
Потом...
Потом всё пошло не так. Спадающие маски, грохот выстрела, ночь, сумасшедший бег. Опять гром выстрела. И думать уже некогда. Одна лишь мысль: не может быть, он жив, он жив...
Он... жив?
Мальчишка виснет на плече. Нет сил тащить. Он лёгкий, но у женщины так мало сил... Бормочет: "Я запрячу нас, я знаю, как, он говорил мне, говорил... Второе дерево... Ты только не думай, ни о чём не думай... И не смотри..." "Не смей! - выдыхает она на бегу. - Не смей, не надо, слышишь?!"
Поздно. Серый купол накрывает их обоих. Она смотрит в снег. В голове пустота.
Три или четыре раза погоня проходит в двух шагах, не замечая их. Ночь режет лунный свет и сталь клинков. Потом Фриц обмякает на руках. Ещё десяток шагов, и оба валятся на снег на небольшой поляне. Конец.
