Алексей Ефимов - На землях рассвета
Смотреть в лиловую бездну было нельзя — там не было никаких деталей, нельзя было даже понять глубины этого пространства и наверное поэтому при пристальном взгляде ТУДА глаза начинали болеть.
Как ни странно, когда в лиловой тьме показалось черное облако, Лэйми не испугался — он уже пережил его появление во сне и теперь ему почти не было страшно.
Облако двигалось на вид неторопливо. Всё ближе и ближе… Когда оно почти закрыло собой мертвенный свет, Лэйми закричал. Тьма, абсолютный мрак, но плотный, с четкой, подвижной поверхностью. Она коснулась их…
И то, о чем мечтал Охэйо, случилось.
24.Лэйми затруднился бы сказать, что с ними бы стало, не защищай их силовое поле. Тот Лэйми выжил, задержавшись на границе, но им это не удалось. «Прелесть» втянуло внутрь, — а может, Охэйо нарочно направил её туда. Темнота была снаружи и, в то же время, внутри них, такая, какой она обычно бывает в закрытых глазах — какие-то смутные очертания, призрачные, но только неподвижные и уходящие очень далеко. А вот тела у Лэйми уже не было и это напугало его до жути — он не мог понять, где его руки и ноги, он их не чувствовал. Все его ощущения оказались как бы вывернуты вовне. Рядом с ним было что-то невообразимо сложное, громадное, но в то же время испуганное и внимательное — он не сразу понял, что это Охэйо. На острие этой многоэтажной пирамиды представлений было нечто страшное, невыносимо жгущее — смерть, для которой не существует преград и в которой не существует посмертия, последний, окончательный распад — и, чтобы освободить её, достаточно было ничтожнейшего смещения пластов-мыслей в этой пирамиде. Это была брахмастра, — а может, что-то в душе самого Охэйо…
Он чувствовал также и «Прелесть» — это было малоприятное ощущение, словно бы чего-то механически-чуждого в его собственном теле, нелепого, неудачного. Если на то пошло, живое тело было куда проще научить парить в воздухе…
Потом их окружили обитатели этого странного места и Лэйми оставил свои рассуждения. Здесь, в темноте, не существовало привычного ему общения — сознания просто сливались и память одного становилась памятью другого. Но эта память…
Здесь нельзя было ничего скрыть — лжи во тьме не существовало, как не существовало и света. Казалось, это было хорошо… но в Лэйми хлынули знания о том, чего он вовсе не хотел знать…
Это была бездна… но не совсем. У этой пропасти памяти всё же было дно — пусть очень глубоко, в миллиардах лет от настоящего мига. Никто не знал, что было до того, как мир вынырнул из квантового хаоса. Только неясные и смутные догадки о некой изначальной Бесконечности, тревожные и восхитительные, будоражили воображение Лэйми. Он видел ни с чем не сравнимые, отчаянные попытки построить свой мир из хаоса, в котором не существовало постоянных законов… попытки, успешные в главном, но чудовищные в остальном, потому что этот мир был создан в борьбе против Моря Возможностей. И результат — раскол и яростное противоборство между теми, кто мечтал о неизменной вечности темных удовольствий и теми, кто хотел дальнейшего роста и перемен — ценой возврата необратимой смерти. И почти бесконечная, бежалостная, всякие представления превосходящая борьба между теми, кто хотел одного и того же, но только по-разному…
И завершившая войну катастрофа, которую только гораздо позднее выжившие осмелились назвать победой — катастрофа, стоившая жизни почти всем обитателям мироздания, но необъяснимым образом не разрушившая, а умножившая его — мир тьмы умалился, но не исчез, а мир света начал порождать новые и новые…
Потом он увидел вещи, уже более близкие его пониманию — историю своего мира… долгое, почти неотличимое от смерти ожидание в его недрах… приход откуда-то со звезд его собственного племени… его деградацию, расселение, новый подъем… первые, осторожные попытки контакта… превращение его народа в поле битвы, все возрастающей и по масштабам, и по силе и по своей ярости.
Теперь ему многое стало понятно — эта шахта… колодец, вела к изначальной, исходной пространственной воронке — пути в непредставимые бездны, лежащие вне этого мироздания… пути, по которому в него вторглись обитатели тьмы. И назначение машины-замка, запершей этот путь по воле первых колонистов, знавших больше, чем сохранила история. И само строительство Зеркала — по злой иронии судьбы выгодное двум непримиримейшим врагам…
Теперь это почти бесконечное ожидание подходило к концу. Здесь, в абсолютной изоляции, Мроо могли накопить силы — и, когда исчезнет Зеркало, выйти во внешний мир, покоряя его уже не силой, а удовольствием и лживым обещанием бессмертия…
Пирамида-Охэйо сверху донизу вспыхнула гневным сиянием — но Аннит все же не дал волю ярости. Неистребимое любопытство впитало в себя всё, что ему открылось — и безжалостно требовало ещё, о том, каков мир сейчас…
Ему не хотели отвечать — но гнев Охэйо обещал смерть и ему подчинились. Эти видения были гораздо более приятны Лэйми — потому, что относились к его миру, к миру людей. Вернее, к мирам — их было много, гораздо больше, чем он мог представить. Не все они были такими, как его мир. К тому же, Лэйми казалось, что он жил одновременно сразу во множестве их… возможно, так оно и было.
Один образ — или воспоминание — понравился ему больше других. В этом мире он жил в гигантской, с громадными залами, башне из гладкого серого камня — вместе со множеством других красивых и юных людей, наделенных даром свободно, по своей воле, парить в воздухе. Лэйми помнил (а может быть — видел или представлял), как выплывает наружу через узкое, многометровой высоты окно в толстой стене — и с замирающим сердцем видит далеко под собой улицу с массой крохотных сверху обычных людей, которые не умеют летать… Он оставляет их внизу, поднимаясь всё выше — к беспредельному небу, полному удивительно четких, как горы, облаков, подсвеченных низким, заходящим солнцем — они розовели, золотились, алели на фоне удивительно глубокой и чистой синевы, а под ней, насколько хватал глаз — даже с подоблачной высоты — тянулся город и здания поднимались из массы зелени, как горные хребты. Там блестели бесчисленные водоемы, раскидывались луга — и везде было множество людей… разных… а он все смотрел, смотрел на них сверху, медленно проплывая над этими бесконечными улицами… они расцветали миллионами огней в то время как облака в небе становились рыжевато-коричневыми, а потом таинственно светились синим серебром среди первых звезд…
Это видение оставило в памяти Лэйми ощущение абсолютного счастья. Он знал, что видит тот мир, из которого пришли сюда его предки. И он всё ещё существует… такой же, а может, ещё более красивый…
