Сборник - Фантастика 1973-1974
Осуществление их стало делом его жизни.
Невозможно сказать, какую бы направленность приняли устремления Циолковского, на что обратился бы его могучий ум без воздействия импульса фантастики. Возможно, чуть позже Циолковский все равно увлекся бы космоплаванием, и ход событий существенно не изменился бы.
Могло быть и другое: теория космоплавания была бы создана позже и не Циолковским.
Гадать бесполезно, ведь “другой” истории не существует. А в той истории, которая есть, записано, что в великом деле освоения космоса импульс фантастики сыграл роль искры зажигания.
И благодарное человечество не забыло отметить этот факт: один из первых открытых на обратной стороне Луны кратеров был назван именем Жюля Верна.
Путь слова в сознании людей скрыт более, чем путь капли в толщах земли и неба. Благодаря изотопному анализу мы можем сегодня узнать, откуда и какая вода выпала в дождях над Байкалом или над Темзой. Обнаружить след книги в тех или иных поступках неизмеримо трудней. Здесь мы еще недалеко ушли от алхимии, подтверждением чему служит порой до сих пор бытующее мнение, что если в книге талантливо изображен негодяй, то читатель немедленно станет ему подражать, а если хороший человек, то и читатель проникнется хорошим. Не было бы трудностей для исследователя, если бы восприятие обладало такой вот простотой газировочного автомата.
Такой простоты, однако, нет и в поминё. На виду, в пределах наблюдения оказывается даже не верхушка айсберга, а кончик верхушки. Действительно, во скольких случаях из ста вы можете вспомнить, что и в какой мере обусловило ту или иную вашу мысль, чувство, поступок? И если, как в случае с Циолковским, человек способен указать исток, то это значит, что очень уж сильным и стойким было воздействие. Но и тогда многие ли оставляют свидетельство, как все происходило?
Поэтому отметим сам факт влияния импульса фантастики на дела и свершения и воздержимся от обобщений. А вот механизм влияния рассмотреть стоит, тут есть кое-какой любопытный материал.
Прежде всего оказывается, что “искровыми ситуациями” дело не исчерпывается.
Мы существуем в пространстве и времени. Собственно, все наши органы чувств служат цели ориентации в пространстве (понятие ориентации взято в широком смысле этого слова). А как с ориентацией во времени?
“Среда” времени более постоянна, чем “среда” пространства. Однако и у низших животных есть орган восприятия времени - биологические часы. С другой стороны, даже низшим животным присущ инстинктивный механизм, который заставляет их, например, готовить запасы на зиму. Это тоже своего рода “орган” ориентации во времени. С развитием мозга возникает и совершенствуется функция, которая уже не столь жестко связана с инстинктом и которую можно назвать функцией предвидения. В высшей степени этой функцией наделен разум.
Теперь представим себе, что относительно малоподвижная “среда” времени стала изменчивой. Что должно произойти в этом случае? Одно из двух: либо разум приспособится к новым условиям, либо нет. Нам известно, что происходит с существами, которые не успели, не смогли приспособиться к резко изменившейся обстановке, - останки их мы видим в палеонтологическом музее.
В физическом смысле время, конечно, не изменилось; оно осталось таким же, каким было в эпоху динозавров. Но субъективно время для нас стало совершенно иным, чем было еще недавно. Оно стало иным потому, что за десятилетия сейчас происходит больше изменений, чем некогда за века. Раньше будущее втекало в настоящее наподобие плавной, еле движущейся реки. Сейчас оно напоминает бурный поток. Это мы сами сделали время таким.
Естественно в неизбежно должна возрасти прогностическая функция разума. Что и наблюдается в действительности. В 60-х годах окончательно выяснилось, что никакое планирование не даст хороших результатов без тщательных, долгосрочных прогностических исследований. И прогностика получила бурное развитие.
В момент становления этой науки обнаружилось, что у нее есть предтеча - научная фантастика. И что опыт, накопленный фантастикой, может пригодиться. Не углубляясь в детали, отметим, что сегодня прогностика широко и успешно использует метод “научно-фантастического сценария”, когда надо исследовать динамичный веер возможного развертывания событий.
Затрудняет ли это обстоятельство дальнейшее развитие фантастики? Не в большей мере, чем совершенствование исторической науки затрудняет развитие исторического романа. Литература относится к науке примерно так, как продольное колебание волны к поперечному. Источник общий, но каждая из волн существует сама по себе, свойства одной не повторяют свойства смежной.
В фантастике нередко используется чисто логический прием экстраполяции. В 1946 году, например, появился рассказ Азимова “Огненный прибой”. Сюжет рассказа таков. В конце 60-х годов в проливе Ла-Манш гибнет гигантский танкер. К берегам устремляется колоссальное нефтяное пятно, которое вспыхивает от случайной искры.
Это фантастика. В жизни произошло вот что. В 1967 году в проливе Ла-Манш потерпел аварию гигантский танкер. Хлынувшая нефть устремилась к берегам Англии и Франция.
Пожара не было, но ущерб оказался грандиозным.
Какой в данном случае была технология фантастики? Вот какой.
Размеры танкеров непрерывно растут и, судя по всему, будут расти в дальнейшем, потому что перевозка нефти в крупных танкерах обходится дешевле, чем в мелких. Зная линию развития до 1946 года, можно прикинуть, какие танкеры скорей всего появятся через двадцать лет. Но чем крупнее танкер, тем меньше его маневренность, тем больше угроза катастрофических последствий аварии.
Где вероятней всего может произойти катастрофа? Очевидно, там, где напряженней всего судоходство. Поэтому местом действия избран ЛаМанш…
В сущности, метод, по которому построен сюжет рассказа, ничем не отличается от метода науки. И не случайно уже в 60-х года футурологи независимо от давнего рассказа предупредили общественность о грядущей аварии супертанкера и о последствиях такой аварии.
Но фантастику менее всего можно свести к совокупности таких вот научных приемов. Педантичный Жюль Берн, похоже, прекрасно понимал, что выстрелом из пушки послать людей на Луну нельзя. К счастью, это соображение его не остановило. Биолог Уэллс не мог не знать, что человек-невидимка невозможен. И все же он создал Гриффина. Без таких “нарушений” не было бы фантастики или она была бы чахлой.
Именно потому, что фантастика развивается по законам литературы, подобные “нарушения” оказываются благом.
Здесь, кстати, случаются любопытные инверсии. Уэллс, допуская существование высокоразвитых марсиан, следовал взглядам тогдашней науки.
