Василий Бережной - Сенсация на Марсе (сборник)
— Я не требую, а прошу. — Юный Вей затянул глаз пленкой, вероятно, чтобы не видеть, как сердится старый мудрый Сот.
— Тебе известно, что мы закончили свою программу исследования Земли?
— Да.
— Ты знаешь, что люди уже перебрасывают мост сюда, на Луну?
— Знаю.
— А о том, что контакты с ними перенесены на будущее, не забыл?
— Нет.
— Так что же ты вопреки логике добиваешься отсрочки старта?
Вею показалось, что голос старого ученого стал мягче.
— Я прошу всего-навсего семь земных часов, — вкрадчиво произнес он, — всего только семь.
— Почему именно семь?
— Объясню. Мой объект все ночи проводит под открытым небом и то ли спит, то ли не спит, но мозг его создает такие причудливые образы, такую мозаику зримых, цветных абстракций, что, когда я увидел их на экране, мое тело от напряжения эстетических эмоций приняло форму идеального шара. Я хочу зафиксировать одну его ночь — это пять часов. Плюс два часа полета на Землю и обратно.
— Я всегда был против того, чтобы в состав экспедиции включать художников, — бросил Сот, скользя над полом кабины. — Они так далеки от понимания дисциплины и целенаправленности…
Сот начал равномерно двигаться, это вселяло в сердце Вея надежду, и молодой художник начал осторожное наступление:
— Если бы мудрый Сот знал, какой мозг у этого токийца! Исключительно одаренный человек. Его композиции впечатляют неожиданным сочетанием самых разнообразных форм, смелыми спектрами колеров, которые вызывают непостижимые каскады ощущений.
Сот качнул конусом головы:
— Если на этом свете и есть что-нибудь непостижимое, то это ваше, Вей, красноречие, а скорее — краснобайство. Почему бы не сказать просто: его композиции оставляют большое впечатление?
— Я понимаю, мудрый Сот… — Вей блаженно затянул глаз перепонкой: раз уж Стерновой снизошел до дискуссии, значит, уступит.
— А я не понимаю, — не дал ему договорить Сот. — В этом самом большом городе планеты мы сделали миллионы фиксаций работы мозга, и этот ваш феномен тоже зафиксирован, материала для исследований достаточно, программа выполнена. А задерживаться в районе Земли ради ваших субъективных представлений и вашего собственного удовольствия мы не можем.
Вей захлопал глазом. О упрямство ученых! Они не видят ничего, кроме программы, числа, функции, индекса… Неужели ему не дадут возможности еще раз побывать в Токио? Миллионы фиксаций… Но ведь его, художника Вея, интересует психология творчества, мышление образами и этот токиец… Какое интенсивное воображение! В его мозгу — фантасмагория образов, свой, ни с чем не сравнимый мир, требующий воплощения! Но этот человек почему-то не берет в руки ни кисть, ни инструмент для обработки металла или камня. Бродит по улицам шумного города, словно ищет… А что?.. Когда же наступает ночь, он направляется к одному из больших кинотеатров Токио и сидит на скамейке напротив входа: рассматривает афиши и ждет, пока выйдут зрители с последнего сеанса. Удивительные видения снуют при этом в его голове. А когда, разостлав газету, он ложится на эту скамейку, закрывает глаза и таким образом абстрагируется от всего огромного города, — вот тогда его воображение разворачивается, не зная преград!
Именно в это счастливое время Вей настроил детектор на частоту его биоволн и сразу же понял, что попал на что-то необычайное, являющееся для творческих натур откровением. Но это произошло как бы вскользь, и теперь крайне необходимо зафиксировать работу его мозга в течение ночи, которая уже надвигается на Японские острова. Для Вея такая запись была бы прекраснейшим уловом в бездонном космическом океане.
Рассчитывать на повторное посещение этой голубой планеты не приходится… Как же повлиять на Сота? А не показать ли ему эту случайную запись?
Взволнованный Вей начал колыхаться и переваливаться по вертикали, как Сот. Усилием воли уменьшил напряжение в нижних мешках, добился относительного равновесия.
— Прошу вас, мудрый Сот, прослушайте мою краткую запись. Здесь не больше трех минут.
— Давай! — На теле Сота возникло удлинение и протянулось к Вею. Художник положил туда маленький кристаллик, и Сот сразу же прижал его к своей конусовидной голове.
«Если уж и эта запись не тронет его, — думал Вей, наблюдая, как Стерновой затянул пленкой глаз, чтобы сосредоточиться, — тогда все пропало. Стоит ему нажать стартовую кнопку, и корабль навсегда распрощается и с Луной, и с Землей. Весь экипаж к этому готов. А потом жди, когда еще Научный центр одобрит контакты…»
Между тем Сот просматривал стереоскопическую запись биотоков токийского гения. Он принимал ее непосредственно на главную сигнальную систему, и тело его все больше округлялось, обретая форму шара. Хотя это был хороший признак, Вей нервничал. Не мог удержаться на месте и закружился вокруг Сота, как Луна вокруг этой загадочной Земли.
Но вот наконец Сот раскрыл свой глаз.
— Даю семь часов, — сказал он. — Это действительно феномен земной ноосферы.
Вей, пробормотав какие-то слова благодарности, буквально вылетел из каюты Стернового. Минуту спустя он уже садился в свою космическую лодку, поблескивающую на причальном козырьке корабля. Надо было торопиться: ведь Токио уже погружался в ночную тьму.
…Сперва на затемненной части планеты Вей заметил светлую точку. С каждой минутой она увеличивалась, росла, и вот уже засверкали как бы лепестки причудливого цветка. Интересно, какой образ возник бы у феноменального токийца, если бы он увидел свой город из космоса? Созвездие? Симфония света и красок? Перламутровые створки раковины, выброшенной океаном на берег? Нет, в его мозгу, вероятно, возникло бы некое сравнение, совершенно неожиданное.
Вея поразил этот огромный город с первого взгляда. Конечно, имело значение то, что на его родной планете совершенно нет городов на поверхности. Но одним только этим обстоятельством нельзя было объяснить сильное волнение, охватившее юного художника. Что-то было неповторимое в облике города, неповторимое и непостижимое.
С высоты своего полета Вей всматривался в ярко прочерченные линии токийских улиц, в темные пятна садов, изящные контуры зданий, тщетно пытаясь уловить главный мотив созданной человеком панорамы.
Миновав высокую башню, поднявшую в небо гирлянды огней. Вей пошел на снижение. Среди моря домов и строений быстро отыскал тот кинотеатр.
На экране четко вырисовывались его вертикали с двумя афишами у входа. А вот и он, гениальный художник. Уже лежит на скамейке. Почему-то сегодня улегся раньше — еще ведь не кончился последний сеанс.
