Сергей Малицкий - Главный рубильник (сборник)
– Нас ждут великие дела, – ухмыльнулся Вилн и направил второй или первый переделанный импульсник на ступни Стамба. Лейтенант взвыл от боли.
– Пока все, – улыбнулся Вилн. – Привыкай, новой боли уже не будет. Мне всего лишь нужно, чтобы ты не мешал. Я не настолько плох, как могу показаться. Через тридцать минут все здесь взорвется. Оцени мою доброту. Мгновенная смерть это так легко. А мне нужно поговорить с этой самой Сарой. Слушал я тут вас, слушал и очень обиделся на это предположение, что сплетать и черпать я могу, а пить нет. Надо бы разобраться.
– Почему ты такой? – с трудом сдерживая бьющий через горло вой, прохрипел Стамб.
– Ты думаешь, что ты был бы другим? – усмехнулся Вилн. – Это оборотная сторона свободы, дорогой мой. А ты как думал? Свобода пьянит, знаешь ли. Всякий бы стал таким же. Ну, кроме совсем уж блаженных, – он посмотрел на тело Уттары. – Но таких мало. И все они идиоты. Ты, лейтенант, явно не из их числа. Хотя…
Припадая на рассеченную Арданом ногу, Вилн успел сделать прочь шагов десять. Услышал шорох, оглянулся, увидел, что открывшая уже невидящие глаза Кама толкнула ногой в сторону Стамба импульсник, и добавил порцию пламени ей в живот. Посмотрел на черные пальцы лейтенанта и расхохотался.
Вилн успел сделать еще два шага, когда, теряя сознание от боли, Стамб поднял оружие. На третьем шаге Вилн вновь стал оборачиваться, но усиленный заряд переделанного оружия уже нашел назначенную лейтенантом цель…
А потом лейтенант открыл глаза и увидел обычное женское лицо. Спокойное, с глубоко посаженными глазами, с тонкими чертами, с прядью темных волос через лоб.
– Ты чарита? – спросил он.
– Это ваше слово, – пожала Сара плечами, – когда-то в одном из ваших языков оно обозначало бежать, бегущий. Но мы никуда не бежим. Мы просто растворились. Как соль в воде. Мы есть. И нас нет.
– Не понимаю, – прохрипел Стамб.
– Да, – согласилась она. – Не понимаешь.
– Ты ничего не сделала, чтобы спасти Уттару, – сказал Стамб.
– Ваша жизнь – это ваша жизнь, – сказала Сара.
– Ты не была ей благодарна? – не понял Стамб.
– Ваша жизнь – это ваша жизнь, – повторила Сара, – мы не вмешиваемся.
– Однако подставили свой корабль под удар батареи, – закашлялся Стамб. – И под удар аньятов. Кого из них вы спасали? Значит, вмешиваетесь все-таки?
– Мы прикрыли от удара аньятов, – пожала плечами Сара. – Ну и вас тоже. Заодно. Но мы не вмешивались. Мы просто взяли себе чужую смерть.
– Почему? – не понял Стамб.
– Это последние аньяты, – объяснила Сара. – Никто не сберегает горные луга от горных козлов, но когда гибель грозит последнему цветку, козлов следует отогнать.
– Мы, выходит, козлы? – сообразил Стамб.
– Скорее волки, – поправила лейтенанта Сара. – Многие из вас во всяком случае.
– Иначе не выжить, – объяснил Стамб.
– И это тоже правда, – кивнула Сара. – В том мире, который вы придумали, трудно победить иначе.
– Кто-то еще жив кроме меня? – спросил Стамб.
– Вот эта полумашина-получеловек, – скосила взгляд на Каму Сара. – Точнее, получеловек-полумашина. Но она тоже умирает. Ей осталось минут десять.
– А до взрыва? – сдвинул брови Стамб.
– Тоже минут десять, – ответила Сара.
– А ты? – спросил Стамб.
– Я ухожу, – ответила Сара.
– Бросишь меня? – догадался лейтенант.
– Ты не последний из людей, – она сумела улыбнуться без издевки.
– Научи меня сплетать как Уттара, – попросил Стамб.
– Это не плетение, – покачала головой Сара. – Это людям так кажется, что это плетение. Мне кажется, что это как музыка.
– Так обучи меня этой музыке, – попросил Стамб. – Мне есть для чего жить. У меня есть племянник.
– У него своя судьба, – откликнулась Сара.
– У Ардана осталась жена с двумя детьми, – вспомнил Стамб.
– У них своя судьба, – повторила Сара.
– Черт возьми! – прошипел Стамб. – Да что же нужно сделать, чтобы получить право пожить еще немного? Или мне стоило всего лишь пристрелить блаженную Уттару и прикоснуться к тебе, как это сделали Вилн, Савья и Пашчим?
– Ты бы не пристрелил ее, – задумалась Сара. – У тебя другая судьба. Прости. Мне пора. Я должна спеть свою песню.
– Подожди, – скрипя зубами от боли, Стамб сунул черную клешню за пазуху и выудил оттуда полоску сканера. – Вот. Вот здесь. Что-то такое же древнее, как это слово – чарита. Или не такое же древнее. Это песня. Хорошая песня. Тебе. На память.
Он бросил полоску неуклюже, всего лишь на пару ярдов, но она сделала шаг вперед, поймала ее, приложила к щеке, прислушалась, потом вдруг улыбнулась, наклонилась, потрепала лейтенанта по щеке и, прошептав, – это пойдет, – растворилась в воздухе.
– Ну вот, – выдохнул Стамб и, сдерживая раздирающую тело боль, подполз к телу получеловека-полумашины Камы, отыскал уже почти ускользнувшую линию жизни и крепко прихватил ее узелком. А потом начал сплетать обожженными пальцами что-то неведомое простое и понятное, пришептывая при этом.
– Потерпи, боец. Я не могу тебя бросить. Ты и в самом деле хороший техник. У нас есть еще несколько минут. Мы успеем.
2011 год
Пыль
01
По стене ползла муха. Корпус челнока подрагивал, и лейтенанту Уру казалось, что и муха слегка приседала и ловила равновесие, чтобы не свалиться с плекса. Как она здесь оказалась? И перенесет ли стужу, когда распахнется шлюз? В далеком детстве Ур отрывал мухам крылья и насаживал еще живых насекомых на иглы кактуса. Давно уже сгинул и тот дом, и окно, и кактус, а мухи, насаженные на его иглы, остались. Сопливый белобрысый мальчишка с ободранными коленками канул в прошлом, через пару лет в прошлом останется и седой лейтенант, которого многие бойцы базы считают неплохим парнем, все проходит и растворяется в пустоте, только мухи по-прежнему шевелят ножками на желтых иглах. Интересно, отчего ему всегда становилось холодно именно от этих воспоминаний, а не от тех, в которых приходилось убивать людей?
– Действительно, Белая! – хмыкнул сержант Бак.
Ур бросил взгляд в иллюминатор и с досадой заморгал. Не следовало отщелкивать фильтры, но ледяное царство хотелось рассмотреть, не приглушая его сияния. Ориентировка была точна. Глубокое синее небо с ярким, но крошечным шариком светила раскинулось над белой пустыней. Редкие скалы в счет не шли. Единственный материк холодной планеты, которую когда-то без долгих раздумий назвали Белой, да изрядную часть омывающего его океана покрывал сверкающий панцирь. Ледяной мирок по экватору кольцевали темные пятна открытой воды, но здесь, в центре безмолвной тверди, морем даже не пахло. «Море» – пробормотал Ур, судорожно сглотнул и представил, что вышибает дверь челнока и вдыхает колючий воздух. Сколько за бортом, если у поверхности до минуса сорока? Вот такое местное лето. Нет, здесь он бы не согласился остаться надолго.
