Андрей Валентинов - Нам здесь жить. Тирмен
Коньяк льется в стопки, разливается по полированному дереву. Плохо! Очень плохо, Стрела! Лучше б я играла, как прошлым вечером. По крайней мере, не пришлось бы пугать гостя.
– Игорь… Я… Мне очень неудобно…
– А что случилось?
Да, Маг по имени Истр – настоящий джентльмен. Но вечер испорчен. Уже второй наш вечер. Коньяк почему-то отдает тараканами, ни к селу ни к городу вспоминается главный таракан-архар Жилин, чтоб он пропал, сегодняшняя дурацкая история с подонком из ФСБ…
– Шаги, – внезапно произносит Игорь. – В-вы кого-то ждете?
Ответить не успеваю. Шаги – тяжелые, неспешные – уже возле самой двери.
Звонок.
Хорошо денек начинался!
И кончается не хуже.
8Нет сил даже сходить за пистолетом. Да и хороша я буду: глаза мертвые, красные, как у кролика, форменная куртка расстегнута – и вдобавок браунинг в руке.
Застегнуться!
Взгляд в зеркало (Господи, помилуй!).
К двери!
Скажут телеграмма, газовая служба или почтальон Печкин – вот тогда и за оружие браться можно.
А как же Игорь?
И тут я окончательно понимаю – влипла! Да так влипла!..
– Кто?!
Долгое, тяжелое молчание.
– Я…
Я?!
Заступница-Троеручица, этого еще не хватало!
Дуб!
На какой-то миг я чувствую нечто, похожее на облегчение. По крайней мере, не придется стрелять.
– Изюмский! Какого черта!
Вновь молчание – на этот раз испуганное. Кажется, не уследила за голосом – рявкнула.
– Эра Игнатьевна! Тут, блин… Поговорить бы…
Я даже не реагирую на очередной блин. Поговорить ему! Повадился, кверкус!
– Н-неприятности?
Голос Игоря прозвучал очень близко, и я невольно вздрогнула. Маг – действительно Маг. Обычно я слышу, когда подходят сзади. Правда, господин Молитвин тоже…
– Мелкие, – вздыхаю я. – По ботанической части… Это с работы.
– П-понял.
Когда я оглянулась, Игоря уже рядом не было. Что ни говори – Маг!
* * *– Добрый вечер!
Господин Изюмский смущенно топчется на пороге, и я начинаю закипать – быстро, как кофеварка-минутка завода «Коммунар».
– Добрый? Послушайте, Изюмский, а позвонить можно было? По телефону? Обязательно являться среди ночи? И вообще, имеет человек право на личную жизнь?
– Так ведь…
– Что – так ведь?!
Кофеварка закипела. Ну, я сейчас этому обормоту!
– Эра Игнатьевна! – его голос внезапно переходит в шепот, и я невольно замолкаю. Шептать в моем присутствии дубу еще не доводилось.
– Не мог я позвонить! Меня этого… Того… Поговорить надо!
И вдруг я понимаю – надо. Дуб, конечно, дуб, но зря не явится.
– Ладно, заходите!
Дуб возится у порога, стряхивая с ботинок снег, и я окончательно понимаю: вечер испорчен. Интересно, что подумает Игорь?
Я оглядываюсь – Маг уже в пальто, явно собирается уходить. Все! Попели песенки!
– Прошу знакомиться!
Дуб смущенно тычет широкую лапищу, Игорь внешне невозмутим, а я вдруг представляю, как все сие выглядит со стороны. Вот так и рождаются репутации! Ладно, пусть себе.
Игорь уходит, и я не знаю, как его остановить. Наверное, принял меня Бог весть за что…
– П-пойду! Счастливо, Эра Иг-гнатьевна! Будут новости – обязательно позвоню.
Я мысленно отметила Эру Игнатьевну. Маг все понял – но это не доставило радости.
Хлоп! Дверь закрылась – нет сероглазого! Есть я, недопитые рюмки на столе – и господин Изюмский в красе и силе.
– Эра Игнатьевна, я… Я помешал?
– А вы как думаете?
Злиться нет сил. Ругаться – тоже. Мы проходим в комнату, я ставлю на стол чистые рюмки. Дуб косится на початую бутылку «Камю».
– Так у вас гости были? Во блин!
Заметил! От такого ничего не укроется!
– А что, похоже? Ладно, что там у вас?
Тяжелый вздох, ручища тянется к рюмке, отдергивается.
– Не, не буду! Тут такое дело, Эра Игнатьевна. Хирный со мной говорил – который УВД. Чтоб я дело закрывал.
– Дело Трищенко?
– Его.
Все становится ясно. Ко мне подослали стрикулиста. Против бедняги-дуба выставили тяжелую артиллерию. Но зачем?!
– С Никанором Семеновичем говорили?
– Нет еще. Тут ведь чего выходит? Кондратюк-то признался! Тряхнул я его сегодня вечером, он и раскололся.
– И что вы сломали ему на этот раз? – поинтересовалась я.
– Да, блин!..
– Зажигалку! И язык – вытягивайте, вытягивайте!
Дуб сглотнул, словно упомянутый язык застрял у него в горле.
– Ладно! – смилостивилась я. – Но имейте в виду, в последний раз!
– Признался, значит, – Изюмский обреченно вздохнул. – И ведь не бил я его, Эра Игнатьевна! Сам признался! Пи… То есть убил Трищенко из ревности, бли… То есть просто из ревности, а ствол нашел. На помойке.
Так-так! Значит, теперь мадам Очковая из расклада выпадает. Правда, патроны… Но патроны одно, ствол – совсем другое. И Капустняк выпадает. И его ганфайтеры – тоже.
– Ну, я Ревенко доложил, а через час меня – к Хирному. Мол, закрывай дело, убийца есть, ствол есть.
Да, интересно выходит! Всем это дело поперек горла стало. Но почему? Неужели все-таки Капустняк?
– И что решили?
Дуб молчит, вздыхает и внезапно машет широкой ладонью:
– Да ни черта я не решил, Эра Игнатьевна! Нельзя дело закрывать! Кондратюк, урод, на суде откажется – и все! Он же плановой, его психом сходу признают! А главное, почему он, гад, живой до сих пор? И вообще, какого хе… то есть зачем Хирный в наши дела лезет? Сам бы и расследовал!
Я киваю. И это верно. А смелый все-таки парень, наш дуб! Итак, дело хотят закрыть: девица с неприятным голосом, госбезопасность и УВД. Хорошая компания получается!
– Дядьке-то я скажу, – резюмирует дуб, – да только не захочет он с Хирным ссорится! Скажет: смотри, мол, сам! А чего тут смотреть?
Он не прав. Смотреть есть куда. Кто-то за всеми этими спинами прячется. Уж не самозванный ли боженька? Если так, хороша у него паства!
– Ладно, – решаю я. – Все-таки выпьем! По чуть-чуть. Ну почему, Володя, от вас сплошные неприятности?
Воскресенье, двадцать второе февраля
Воскресенье началось с почты. Два файла – один побольше, другой совсем маленький.
