Александр Зорич - У солдата есть невеста (сборник)
– Но ведь сейчас только вечер!
– Вечер следующего дня, малыш. Ты взошел на хребет Рюдеберг вчера утром…
Зигфрид не выдерживал такого напора новостей. У него подгибались ноги. Он попросил разрешения сесть.
Его переметная сума, расшитая кустистыми знаками победы, по-прежнему лежала на краю валуна… то есть, тьфу, плота.
Монотонно плескали волны – сталисто-серые, с зеленым проблеском. Шуга, так называли в родных краях Зигфрида внутриводный лед, с тихим шорохом терлась о днище.
– А что, Нифльзее скоро замерзнет? Вот уже и шуга… – вскинулся Зигфрид. Ему очень хотелось поговорить о чем-нибудь, что не имеет никакого отношения к колдовству, духам, прорицаниям, а про обед он спросить постеснялся.
– Нифльзее никогда не замерзает. Я устроил так шестьдесят лет назад. Дух озера пошел мне в этом навстречу. Не то чтобы он такой сговорчивый – просто в кости мне лед проиграл. Когда вода не замерзает, мне гораздо безопасней.
– А что, ты живешь прямо здесь?
– Где это – «здесь»?
– Ну, здесь, на плоту?
– Скажешь тоже! – хмыкнул Альбрих и указал посохом на восток, где маячил островерхий остров. – Я живу там. А на обед у нас сегодня черничный кисель и пирог со свиными потрохами.
Прошло полтора года. Зигфрид сносил четыре пары сапог (две из четырех попросту стали ему малы), вытянулся и раздался в плечах.
Его черные волосы доставали теперь до пояса.
В области магических умений королевич тоже подрос и был практически готов к переводу в продвинутую группу. Например, он совершенно искоренил в себе привычку рефлекторно смаргивать, каковая, по уверениям Альбриха, являлась основным препятствием к овладению «правильным зрением».
Он обзавелся талисманами.
Не теми деревянными пластинками с вырезанными на них упряжками счастливых рун, какие можно взять за две лисьи шкурки или получить в подарок от расчувствовавшегося епископа. Но настоящими талисманами Ловца Стихий.
Талисманы были невзрачными, нерукотворными и, как правило, малохудожественными. Искать и находить их Альбрих учил Зигфрида несколько месяцев. Через полтора года у Зигфрида была целая коллекция.
Однажды Альбрих затеял восхождение на снежную вершину, что звалась Кошачьей Головой.
В окрестностях Кошачьего Носа Зигфриду стало дурно. Как выразился Альбрих – «захеровело». Королевича рвало. Кружилась голова. Ноги его стали ватными. Легкие работали как кузнечные меха, но проку было мало – Зигфрид чувствовал, что задыхается. Зверски мерзло лицо, которое Зигфрид непредусмотрительно выбрил. Даже в варежках коченели руки.
Альбриху же было хоть бы хны – его выносливость и невозмутимость иногда вызывали восхищение Зигфрида, но чаще королевича раздражали. На Кошачьем Носу имело место второе.
– Не пойму, кому вообще нужны эти подвиги! – проворчал Зигфрид, утирая тыльной стороной ладони свои губы, испачканные рвотой. Вещество стремительно леденело.
–Уж точно не мне, – ухмыльнулся Альбрих.
– Но и не мне! Из того, что я пришел к тебе, чтобы ты учил меня о стихиях, не следует, что я должен околевать в этом сугробе!
– Хороший признак – мой Зигфрид начал психовать, – Альбрих довольно потер руки, облеченные в грубые рукавицы. Вступать в полемику на предмет, что из чего следует, он, как обычно, не стал. – Когда ты начинаешь кочевряжиться – это значит мы у самой цели.
– До твоей цели еще полдня подъема, – угрюмо сказал Зигфрид, с тоской глядя вверх на Кошачье Ухо. Вокруг него вились хищные серые вихри.
– Это до твоей цели. Потому что твоя цель – это вершина. Как и многие недалекие люди ты мыслишь вершинами и безднами. А я мыслю пользой, – поучительно заметил Альбрих.
– И в чем тут польза? Ни растений, ни минералов, снег один…
– Потерпи.
Зигфрид все-таки послушался. Он уже заметил – хотя каждый шаг и представляется нестерпимо трудным, последним, предсмертным, но вот ты делаешь его, делаешь другой и даже третий, а смерть от усталости и перенапряжения все не наступает. Что это значит? Что есть еще скрытые резервы? Что человек по природе своей нытик?
Они дошли до нижней оконечности Кошачьего Глаза. И тут в затылок Зигфрида вонзилась дежурная ледяная игла толщиной с морковь, желудок вновь съежился спазмом. Королевич остановился.
– Всё! С меня довольно! – заявил он и скинул наземь рукавицу. Наугад зачерпнул горсть нелепкого снега и поднес ее ко рту, не столько для утоления жажды, сколько для предупреждения рвоты. – Сам иди, если хочешь.
– Я там был полдюжины раз.
– Обновишь впечатления. А потом расскажешь, прекрасна ли Кошачья Голова в закатный час, вьют ли там гнезда грифоны, водятся ли энфилды? В общем, я с радостью послушаю. В тепле …
– На Кошачьей Голове, малыш, водятся одни талисманы.
– И где, где талисманы?
– У тебя в руках.
Зигфрид опустил глаза. В его левой руке застыл, исподволь обжигая краснеющую кожу, снежок. Цвет у снега был желтоватый, с золотинкой. И первой реакцией Зигфрида было этот снежок выкинуть – какой-то горный барс тут, понимаешь, нассал, обходя дозором владенья свои, а он, дурак, зачерпнул не глядя, да еще и собрался это облизать…
– Фу! – брезгливо фыркнул Зигфрид.
Но тут Альбрих быстро-быстро пробормотал слова, значение которых Зигфрид, к собственной гордости, уже знал – Альбрих каждый раз обращался так к найденным талисманам.
«Отзовись, твой хозяин пришел», – пробормотал карлик.
Снежок в руке Зигфрида вспыхнул на миг портативным зимним солнышком, но вскоре угомонился, искрясь все неохотней, пристыженный кислым видом королевича.
– Хорошо, что ты не успел его выкинуть – он мог бы обидеться, – резюмировал довольный Альбрих. – Теперь можно возвращаться.
– Так ведь он растает… – сказал Зигфрид скептически.
– За это не бойся. Он растает, когда наступит последний день королевича Зигфрида.
– А это скоро? Скоро он наступит? – королевич и сам испугался своего вопроса – а вдруг Альбрих и впрямь знает точную дату? И сейчас ка-ак скажет!?
– Если будешь ныть на спуске, можешь считать, что он наступит прямо сегодня, – бросил Альбрих через плечо и с ловкостью марала поскакал по камням вниз.
Иногда к Альбриху приезжали гости – люди и не люди.
Эти дни Зигфрид любил больше всего, ведь Альбрих освобождал его от учебы – от теогнозии, космогнозии и физеогнозии.
От Чисел, Форм и Сил.
И от физкультуры – закаляющих бр-р-р-купаний и прыжков. От дыхания огня и дыхания приносящего благо. От нечеловеческих танцев на коньке крыши и от гимнастик, после которых, случалось, ныли не только мышцы, о существовании которых ты раньше не подозревал, но даже и бесправные, тишайшие внутренние органы.
