Сергей Малицкий - Компрессия
«Там, – устало подумал Кидди. – Там, за горами, башня Билла. Там я отдохну».
Он не успел сделать ни шагу. Едва светило коснулось краем гор, сквозь перекаленный, остывающий песок поплыл звук. Он походил на звук лопнувшей струны, только запущенный в обратную сторону, так, чтобы с момента обрыва начинался тянущий, выворачивающий нутро стон. Звук усилился справа, слева, сзади, в отдалении, почти под ногами. Через мгновение он стал невыносимым, напоминая одновременное гудение множества органов, звук которых не множился в причудливых сводах, а наполнял собой пространство от горизонта до горизонта. Но вот он еще усилился, расплелся, разветвился на тысячи отголосков-прядей и уже в полной темноте дополнился шуршанием песка. Тысячи, миллионы голубых огней вспыхнули с разных сторон, и потянулись, поползли к черному небу светящиеся побеги, сплетаясь и перекрещиваясь, закручиваясь спиралями и кольцами. Затрепетали быстрые голубые тени, засверкали искрами огни. Только возле искалеченного сооружения песок оставался недвижим, но ночной лес встал вокруг Кидди стеной.
«Кто, кто, кто, кто, кто?» – раздалось у него в голове, и Кидди вдруг понял, что вопрос этот рождается в сгоревшем уродце, который тоже ожил в сумраке, но ожил не полностью. Свет перебегал с одной изуродованной ветви на другую неровно и расплывчато.
– Кидди Гипмор, – прошептал Кидди и поразился громкости собственного голоса. – Человек.
«Похож, похож, похож, похож, похож», – понеслось сразу со всех сторон.
– На кого? – так же громко прошептал Кидди.
«Такой же, такой же, такой же, такой же, такой же», – заполнило голову бормотание, и кожу обдало ледяным холодом. Ужас осязаемой волной встал вокруг, готовясь сомкнуться и захлестнуть, и сквозь узкую прореху в этой стене неожиданно влетел влажный ветер и лизнул Кидди колючим языком в лицо. И еще раз, и еще раз. Поочередно – надеждой, болью и мукой, разочарованием, ненавистью, и Кидди понял. Понял все сразу, словно узнал и выучил в подробностях. И про человека, похожего на него. И про его мысли, которые были способны не растить, а сжигать. И про сделку, в которой он дал отведать собственной плоти, дал отведать часть собственной плоти, одарил крупицей собственной плоти, украв взамен самое дорогое.
– Палец, – понял Кидди. – Палец. Что же он украл?
«Голос, голос, голос, голос, голос!» – забилось бесчисленное эхо в ушах.
– Голос, – проскрипел безголосый обожженный уродец. – Я заберу голос у тебя.
– Нет, – попытался закричать Кидди, но горло перехватило.
Уродец уже шуршал полумертвыми ветвями. Лес сгрудился вокруг безжизненного пятачка равнины, сплел холодными линиями непроницаемую стену. Бежать было некуда. Если и висели где-то поблизости искры сновидений, разве мог их отыскать Кидди в безумном мельтешении голубого? Он даже не мог двинуться с места, потому что такие же полумертвые, как и ветви, корни выползли из песка и оплели его ноги уже до колен, и, чувствуя леденящий холод чужой плоти, он просто пошел ко дну. «Ты тяжелый, Кидди, – говорил ему Билл. – Сны не могут удержать тебя, поэтому ты их и не видишь. Сны напоминают тонкий лед, возникающий перед тобой от твоего собственного холодного дыхания. Трудно гулять по тонкому льду, не правда ли?»
«Все так, – подумал Кидди, проваливаясь, погружаясь, пролетая сквозь, растворяясь и переходя из чего-то во что-то. – Все так».
79
– Эй!
Кто-то грубо ударил его по щекам.
Кидди открыл глаза, увидел серое небо, рваные клочья быстро летящих туч и лицо Билла.
– Ну вот, – удовлетворенно кивнул старик. – Здравствуй, дорогой. Добрался? Правда, я не ждал встречи так быстро, но был в ней уверен. Надеюсь, ты мне ответишь, сколько они мне дали дней?
– Пять. – Кидди с трудом сел и оглянулся.
Скалы вокруг были такими же серыми, как и небо. Между камнями выбивалась серая трава. У сложенной из серых камней хижины стояло какое-то худое животное со впалыми боками. Из-за острых скал доносился тяжелый рокот.
– Там море, – хитро усмехнулся Билл.
Он сам напоминал животное, настолько был худ и изможден. Его одежда частью превратилась в лохмотья, частью была заменена шкурами с редким сальным волосом. Он стоял на здоровых, пусть и разбитых в кровь босых ногах и жмурился от резкого ветра.
– Это хорошо, что пять дней, – растянул Билл в улыбке беззубый рот. – Значит, у меня в запасе еще лет так с пятьдесят имеется. Хотя тут ведь время особенное. Своенравное время. Зато настоящее. Тут все настоящее. Основа! Смотри! Даже не раскрашено еще!
Билл забрался на серый камень и махнул рукой в сторону скал.
– Тут море настоящее, небо настоящее, камень настоящий! Этот камень – отец всех камней! Это небо – мать всех небес! Это дно мира, Кидди! Ниже опуститься нельзя! Тут нет чужих снов! Этот лед наморожен не нашим дыханием, а дыханием сущего! Это конец, край, а значит, и вершина одновременно! Тут все начинается и все заканчивается! Тут царит покой и застывшая сила! Залежи силы, кладезь! Вот только разбудить ее пока не удается, но у меня есть пятьдесят, семьдесят лет! И ты теперь здесь, Кидди! Я знал! Я сразу почувствовал, что твоя зыбкость и неуловимость в той реальности свидетельствует о твоей твердости за ее гранью! Это конец пути, Кидди, а значит, и начало нового пути! Там, в хижине, отдыхает Сиф. Нам тут приходится нелегко. Побеги ночного леса на ее плече завяли. Ты не обижайся на нее. Она всего лишь девчонка, Кидди. Узнать, что ты не единственная, а одна из многих, сложно. Ее ошибка в том, что она смотрела на себя твоими глазами, хотя все внутри нее. Все внутри нее. Ведь ты пришел к ней? Ведь ты пришел к ней, Кидди?
– Ты украл ее, Билл? – спросил Кидди.
– Не у тебя, – усмехнулся старик. – И не украл, а забрал, и забрал только веточку, ключ, голосок, начальную нотку. Маленькую начальную нотку. Все остальное я сделал сам. Я поил этот росточек собственной любовью, ненавистью, болью, радостью и тоской. Я лепил ее в тысячах сновидений, где она дожидалась меня, маленькая и беззащитная, пока она не стала совершенством – таким, каким я себе его представлял.
– Ее нет, Билл, – прошептал Кидди.
– Нет? – не понял старик.
– Ее обрубок стонет в ночном лесу, – прошелестел Кидди.
– Там стонет мой отрезанный палец! – расхохотался Билл и спрыгнул с камня. – О! Я тогда уже все знал, тогда! Я отдал его во сне, а наяву он у меня просто отвалился, просто отвалился! Пойдем! – Он потянул Кидди за рукав. – Пойдем, пойдем, я покажу ее тебе. Она устала и спит. Тут тяжело. Она ждет тебя. Она много лет ждет тебя. Пойдем! Правда, она не верит, что ты способен добраться до дна мира. Ты ей казался всегда слишком мягким. Знаешь, когда вьюн забрасывает липкие крючочки на ближайшее растение, он боится. Боится, что чужой стебель не выдержит дополнительной нагрузки. Но я знал! Пойдем! У нее пока не получается тут петь, тут приходится работать руками, но она по-прежнему совершенство! Пойдем! Мы будем строить башню!
