Стивен Кинг - Танец смерти (Мрачный танец)
Мы можем понять стремление Матесона использовать принцип ретроспективы, чтобы быстрее добраться до сути, но невольно задумываемся, что было бы, если бы его рассказ строился в хронологической последовательности. Мы видим несколько отделенных друг от друга эпизодов, в которых Скотт утрачивает силу: в одном случае его преследуют подростки, принимая за маленького ребенка; в другом — подвозит мужчина, оказавшийся гомосексуалистом. Он начинает ощущать растущее неуважение со стороны своей дочери Бет; отчасти в этом виновата идея о том, что «сильный всегда прав», — идея, которая почти всегда незаметно, но влиятельно присутствует в отношениях самых просвещенных родителей и детей (можно сказать также, что «сила дает власть» или что «сила творит волшебство»), но главным образом потому, что Бет приходится постоянно пересматривать свое отношение к отцу, который, прежде чем оказаться в подвале, живет в кукольном домике. Можно даже представить себе, как Бет в дождливый день приглашает подруг поиграть с ее папочкой.
Но самые тяжелые проблемы возникают у Скотта с его женой Лу. Проблемы личные и сексуальные, и я думаю, что большинство мужчин, даже в наши дни, наиболее полно отождествляют силу и волшебство с сексуальной потенцией. Женщина не хочет, но может; мужчина хочет, но вдруг обнаруживает, что не может. Дурные новости. И когда Скотт становится ростом в четыре фута один дюйм, он возвращается домой из больницы, где проходил различные обследования, и оказывается непосредственно в ситуации, где болезненно очевидна утрата сексуального волшебства:
«Луиза с улыбкой посмотрела на него.
— Ты выглядишь таким приятным и чистеньким, — сказала она.
Слова ее были обычными, и выражение лица тоже, но неожиданно он остро почувствовал свой рост. Губы дернулись в подобии улыбки, он подошел к дивану и сел рядом с ней, но сразу же пожалел об этом.
Она принюхалась.
— М-м-м, как ты приятно пахнешь, — сказала она.
— А ты приятно выглядишь, — ответил он. — Ты прекрасна.
— Прекрасна? — Она нахмурилась. — Только не я. Он неожиданно наклонился и поцеловал ее в теплую шейку. Она подняла левую руку и медленно погладила его по щеке.
— Такая приятная и гладкая, — прошептала она.
Он сглотнул… неужели она говорит с ним, как с ребенком?»
Несколько минут спустя:
«Он медленно выдохнул через нос.
— Думаю… это было бы нелепо… Похоже на…
— Милый, пожалуйста. — Она не позволила ему закончить. — Не надо делать вещи хуже, чем есть на самом деле.
— Посмотри на меня, — сказал он. — Разве может быть еще хуже?»
Позже мы видим, как Скотт подглядывает за девушкой, которую Луиза наняла, чтобы присматривать за Бет. В серии комически-ужасных сцен Скотт превращает прыщавую толстушку в какую-то мастурбирующую богиню мечты. Этим возвратом к раннему бессильному подростковому состоянию Матесон показывает, как много сексуального волшебства утратил Скотт.
Но несколько недель спустя на ярмарке — в этот момент Скотт ростом в полтора фута — он встречает Клариесу, карлицу, участвующую в шоу уродов. И в этой встрече мы видим глубокую убежденность Матесона в том, что утраченное волшебство может быть вновь обретено, что оно существует на многих уровнях и становится объединяющей силой, которая делает макрокосм и микрокосм чем-то единым. При первом знакомстве Скотт несколько выше Клариссы, и в ее трейлере он обретает мир, в котором снова присутствует перспектива. Это окружение, в котором он вновь может убедиться в своей силе:
«Дыхание перехватило. Это его мир, его собственный мир — стулья и диван, на которых он может сидеть, не боясь утонуть; стол, рядом с которым он может встать и протянуть руку, а не проходить под ним; лампы, которые он может включать и выключать, а не стоять под ними беспомощно, словно это деревья».
И — почти нет необходимости говорить об этом — он вновь обретает и сексуальное волшебство, в эпизоде одновременно патетичном и трогательном. Мы знаем, что он утратит и его, уйдет с уровня Клариссы и она станет для него гигантом, и хотя эпизод несколько смягчен принципом ретроспекции, тем не менее утверждение сделано: то, что можно найти единожды, можно найти и вторично, и этот эпизод с Клариссой наиболее отчетливо оправдывает странный, но поразительно мощный финал романа: «…Он подумал: если природа существует на бесконечном количестве уровней, то и разум должен существовать тоже на бесконечном количестве уровней… И Скотт Кери углубился в свой новый мир, продолжая поиск».
И мы искренне надеемся, что его не проглотит первый же садовый слизняк или попавшаяся на пути амеба.
В киноверсии, сценарий которой тоже написал Матесон, заключительные слова Скотта — торжествующее «Я все еще существую!» — он произносит на фоне несущихся туманностей и взрывающихся галактик. Я спросил Матесона, что это — религиозные коннотации или, возможно, отражение возникающего интереса к жизни после смерти (эта тема выходит на первый план в последующих книгах Матесона, например «Адский дом» (Hell House) и «Что может присниться» (What Dreams May Come)). Матесон ответил: «Я думаю, заключительные слова Скотта Кери утверждают наличие континуума между макрокосмом и микрокосмом, а не между жизнью и жизнью после смерти. Любопытно, что тогда я едва не приступил к работе над сценарием „Фантастического путешествия“, которое хотела снимать „Коламбия“. Но у меня ничего не вышло, потому что там нужны были технические подробности, а я предпочитаю иметь дело с образами, но это было бы своего рода продолжение „Невероятно уменьшающегося человека“ — в микроскопическом мире, с ружьем и лучом».
В целом можно сказать, что «Невероятно уменьшающийся человек» произведение на классическую тему выживания; здесь, в сущности, есть только один образ, и проблемы героя элементарны: пища, убежище, уничтожение Немезиды (дионисиевой силы в аполлониевом мире подвала Скотта). Вне всякого сомнения, это книга и о сексе, но гораздо более глубокая, чем издания в бумажных обложках 50-х годов в стиле «трам-бам-спасибо-мадам». Матесон сыграл важную роль в борьбе писателей-фантастов за право реалистично и чувственно писать о сексуальных проблемах; в той же самой борьбе (а это была настоящая битва) участвовали Филип Хосе Фармер, Харлан Эллисон и Теодор Старджон — возможно, самая значительная фигура в этом списке. Сейчас уже трудно представить, какой шум поднялся из-за заключительных страниц «Немного твоей крови» (Some of Your Blood) Старджона, на которых с исключительной точностью описано, как вампир получает свое продовольствие («Луна полная, — тоскливо и одновременно пугающе пишет он своей подруге в последнем абзаце, — и мне хотелось бы немного твоей крови»), но шум был, можете мне поверить. Конечно, хотелось бы, чтобы Матесон не так серьезно отнесся к сексуальной проблематике, но, учитывая время, в которое она была написана, можно поаплодировать ему за то, что он вообще об этом написал.
