Виктор Цокота - Звезда бессмертия
Что же это?
И вдруг — снова резкий, сильный толчок под днищем “Семена Гарькавого”. Олег едва устоял на ногах.
— Всем немедленно одеть спасательные костюмы! — разнесся по кораблю крик Александра Павловича. — Это скорее всего моретрясение. Наглухо задраить входной люк и иллюминаторы!
Снова, теперь уже сильнее, затряслась, заходила ходуном палуба под ногами. В рубку к Олегу заскочил Винденко. Уже в красном жилете, со шлемом на голове.
— Мы с Аксеновым перебираемся на поплавки. Я в левый, он — в правый. Включай внутреннюю аварийную радиосвязь, а блок “ЭВМ-ПРАКТИКА” переведи на режим жизнеобеспечения гондолы. Только ее. О нас с Андреем не беспокойся. Поплавки выдержат вдвое большую нагрузку, чем гондола. Ты знаешь это лучше меня.
Он исчез за переборкой левого коридорчика, затем Олег услышал, как хлопнул, закрывшись, входной люк.
Спрятав в пазы паруса и мачты, он чутко прислушивался к морю. Может быть, обойдется все-таки…
— Одень костюм, Олег.
Это Таня. Спокойная, собранная, внимательная.
— Где нам с Сережей лучше находится? В рубке или в кубрике?
Она помогла ему закрепить шлем.
— Здесь, — показал он глазами на кресла.
— Правильно, капитан. Не волнуйся. Может, и пронесет.
Говорил Винденко. Уже из левого поплавка.
— Проверьте герметизацию, Александр Павлович, — напомнил Олег. — И вы тоже, Андрей Иванович. Как слышите меня?
— Отлично.
В этот момент снова затанцевала палуба под ногами.
— Закрыть шлемы, каждому включить автономное жизнеобеспечение жилетов! -приказал Олег.
В двух милях от “Семена Гарькавого” на горизонте он увидел поднимающуюся к солнцу темно-зеленую полосу. Сразу трудно было даже определить, то ли она, заполняя от края до края горизонт, растет вверх прямо на глазах, то ли само солнце падает в пучину океана.
“Туча? Смерч? Но почему тогда он такой широкий?”
Видимо, он задавал себе эти вопросы вслух, потому что в динамике спасательного костюма раздался спокойный голос Аксенова:
— Волна, Олег Викторович. Гигантская волна от эпицентра моретрясения. Иди ей навстречу, отрывайся как можно дальше от берега.
Олег понял. Медлить нельзя было ни секунды.
— Сядьте в кресла, крепче держитесь за поручни, приказал он Тане и Сереже, включив винтовые движители и установив указатель скорости на самой высокой отметке.
Тримаран ринулся вперед, навстречу надвигающейся темно-зеленой стене. Сквозь прозрачный пластик шлема Олег видел, как Таня закусила вдруг побелевшие губы, как, прижимая к груди под раскрытым еще жилетом, засовывал Сережа к себе за пазуху упирающегося Джека. Вот мальчик справился с собакой, застегнул жилет.
— Кингстоны! Пора, капитан, — прозвучал совсем рядом голос Александра Павловича.
Нет, Олег не забыл. Просто он хотел видеть это до конца. Но все же послушался совета. Прошли секунды — и тримаран погрузился в воду по самую рубку.
Его поплавки исчезли с поверхности. Казалось, только одна рубка, светлая, прозрачная, хрупкая, несется навстречу многометровой стене, страшный рев которой проникает даже сюда, сквози герметичные стены корабля и спасательного костюма.
Это было неповторимое видение, не сравнимое ни с каким другим в его жизни. Каскады воды, пенясь, вспучиваясь, обрушивались со стометровой высоты вниз и, поднимаемые вновь неведомой титанической силой на самую вершину гребня, ревели, как тысячи Ниагарских водопадов, грозя снести все со своего пути.
В последние секунды перед столкновением Олег полностью открыл кингстоны ложного дна, и “Семен Гарькавый” погрузился в темно-зеленую муть, чтобы через мгновение, очутившись под толщей широкого водяного вала, стремительно-вертикально рвануться вверх, пробивая его многотонную массу.
Это чем-то напоминало катапультирование из самолета или даже положение космонавтов во время старта космического корабля. Во всяком случае, для Тани и Сережи, которые уже не сидели, а лежали в своих креслах опрокинутыми на спины, руками и ногами цепляясь за поручни и привинченные наглухо к полу ножки, чтобы не вывалиться из своих кресел совсем. Сам же Олег, уцепившись руками за скобу возле пульта, лежал на штурманском столике, упираясь ногой в заднюю переборку рубки, всеми силами стараясь сохранить равновесие.
Но через несколько секунд положение резко изменилось. Сверкнуло солнце. Тримаран вырвался из водяного плена уже за гребнем волны, на какой-то миг застыл, повиснув в воздухе, а затем стал падать со стометровой высоты носом вперед, теряя под собой всякую опору, потому что волна, грохоча и переливаясь, неслась дальше, к берегу.
Таня и Сережа, несмотря на отчаянные усилия, вылетели из своих кресел. Жалобно завизжал Джек. Видимо, мальчик придавил его своим телом.
— Как состояние? — хрипло спросил Олег, когда падение наконец прекратилось и “Семен Гарькавый” затрясся на поверхности океана. — Отвечайте по очереди. Сережа?
— Ничего… Только вот не знаю, что с Джеком. Скулит все время, бедняжка.
— Это он от страха. А ты, Таня?
— Ушибла колено. Но пока терпимо.
— Капитан?
— Нормально.
— Аксенов?
Динамик молчал.
— Андрей Иванович! — тревожно крикнул Олег.
В ответ — полная тишина.
— Андрей Иванович, почему не отвечаете? Что случилось? Как ваше состояние? — повторил Олег свой вопрос.
Снова тревожное ожидание.
Но вот в динамике что-то щелкнуло.
— …нуйтесь вы так, пожалуйста, — раздался хрипловатый голос Аксенова. — Разбился шлем. Вышел из строя его передатчик. Только что подключился к стационарной рации поплавка.
А навстречу тримарану надвигалась новая водяная гора.
Еще четыре раза швыряло их, словно ореховую скорлупку, то вверх, то вниз, и с каждым разом, несмотря на максимальную нагрузку двигателей, “Семен Гарькавый” все приближался к берегу, к его серым скалам, вертикально поднимавшимся из океанической бездны.
Новая, шестая по счету волна была, пожалуй, самой грозной и яростной. Олег уже потерял счет секундам с того момента, как тримаран поднырнул под нее и стал пробиваться вверх, когда слабо блеснуло наконец заходящее солнце. Он еще успел подумать, что пластик “А-16” успешно выдержал десятикратное по сравнению с расчетным давление воды, но именно в этот момент страшный по своей силе удар в корму оторвал его руки от скобы и швырнул его самого на заднюю переборку рубки. Все поплыло, опрокинулось куда-то, замелькало красными и зелеными кругами в глазах, вслед за которыми наступила темнота.
…Первое, что дошло до его сознания, был плач. Где-то совсем рядом плакал ребенок. Он даже почувствовал прикосновение его рук к груди, но так и не смог поднять налитые свинцовой тяжестью веки.
