Пол Керни - Путь к Вавилону
Тормод сделал несколько затяжек, чтобы раскурить свою потухшую трубку.
– Кое-кто пришел к нам, — согласился он наконец. — Большинство же подалось в Восточные горы, а некоторые перешли через них и, преодолев пустыню, добрались до Нальбени… по крайней мере, так говорят. Немногие пришли в Гресхорн. Слишком они высоки, эти горы, и слишком суровы. Здесь никому не выжить, кроме диких зверей и гномов, но все же нашлись и такие, кто пришел сюда, чтоб разыскать нас. Они пожили у нас здесь какое-то время, и мы с радостью приняли их, но то были тяжелые времена и для гномов тоже. Нам пришлось забросить свои рудники у подножия Гресхорна, закрыть свои рынки и ярмарки, которые мы содержали когда-то с согласия людей, живущих в Талскере, Дринане, Идригилле и Уллинише. Народ Камня вернулся обратно в горы. Люди Долов больше не желали, чтобы мы вмешивались в их дела.
И вот эти несчастные из городов Большого Дола пришли искать нас среди горных вершин в самый разгар колдовской зимы, что обрушилась на Мингниш. Да, они были чародеями, но большинство из них знало лишь заговоры и заклинания, элементарные чары, из которых можно было извлечь лишь прикладную пользу. Очень немногие имели представление о высокой магии. И лишь двое или, может, трое были по-настоящему могущественными волшебниками, но те старались держаться сами по себе, — холодно улыбнулся Тормод. — Волшебники и колдуны встречаются не так часто, как некоторым представляется.
– Тем не менее, они оставались у нас, пока их не одолела тоска по свету солнца, и сиянию луны, и дуновению теплого, свежего ветра равнин. Увечный человек по имени Беркинлиг — старик, который, как он утверждал, пришел с той стороны Гресхорна, — появился у нас и увел их с собой. И они пошли за ним в самое сердце Гресхорна, надеясь в конце концов пересечь горы и отыскать неведомую страну за ними. Так они и исчезли. Никто не вернулся назад. И никаких вестей о них не дошло до нас. Их как будто не стало. С ними ушли стражи, даже несколько мирканов, из тех, кто пошел за своими баронами в изгнание. Мы пытались разыскивать их, но не смогли найти никаких следов. Они пошли на север — это единственное, что мы выяснили. Здесь кругом только камень и лед, и нет ничего, на чем могли бы удержаться следы. Наша же власть не простирается так далеко. Что-то в сердце Гресхорна мешает нам развернуть свою силу, и мы потеряли их.
– А что там, за Гресхорном? — спросил Ривен.
– Мы не знаем. Быть может, край света или иная страна — иной мир, где изгнанники живут теперь. Кто знает?
– Беркинлиг — герой нашей древней легенды. Человек, которому Народ Камня даровал магию, чтобы тот передал ее людям Мингниша, — сказал Байклин. — Тот, кто пришел к вам, не может быть тем же Беркинлигом.
– Так он назвался.
– А все эти люди… — продолжал Байклин. — Значит, они погибли в горах, оставшись в Гресхорне навечно?
Ответом было молчание. Тормод выбил свою трубку и встал.
– Пора мне оставить вас и поглядеть, как обстоят дела с нашей историей. Если хотите, скажу Хивалю и Тиофу, чтобы они принесли вам еще еды и питья.
– Где наше снаряжение? — спросил Ривен.
– В надежном месте. Оно немного пострадало, и сейчас мы готовим для вас новое. Мы дадим вам зимнюю одежду, намного теплее и удобнее любой другой, которую вы сумели бы раздобыть на равнине. — Он весело оглядел могучую фигуру Ратагана, при этом рот гнома сложился в усмешку — усмешку Кэлама. — Хотя придется немного ее перешить. Ждите, скоро мы вас позовем.
Не сказав больше ни слова, он направился к двери и открыл ее, просто толкнув рукой. Она с грохотом захлопнулась за ним.
– Выходит, гномы не всеведущи, — задумчиво произнес Байклин. — Есть вещи, неведомые даже им.
Ривен понял: он все это время надеялся, что гномы подскажут ему, что делать. А оказалось, что он знает столько же, сколько знают и сами гномы… или будет знать, когда услышит их историю.
Выходит, придется до всего доходить самому. И надеяться лишь на себя.
Ривен внезапно почувствовал себя усталым, хотя только что проснулся. Он обратил внимание на лужу разлитого пива и мокрые следы, что вели в соседнюю комнату. Джиннет снова ушла к себе. Он был опечален. И в то же самое время — рад. В ее словах ему открылось что-то новое. И теперь она становилась все больше похожей на Дженни, ту Дженни, которую он знал. Но, может, так и должно было случиться.
Сам того не сознавая, он пошел по этим мокрым следам в другую комнату. Там было темнее. Свет исходил лишь из каменного очага. Она сидела, глядя в огонь, но подняла глаза, когда Ривен вошел и сел рядом. Раздраженное выражение было на ее лице. Отсветы пламени в заблестевших глазах. Однако она промолчала. Они сидели бок о бок в полукруге света, льющегося из очага. Сидели молча, украдкой бросая взгляды друг на друга. И молчание это, и эти взгляды терзали Ривена. И все же ему было хорошо.
– Почему ты так смотришь на меня? — спросила она, усмехнувшись. — Впрочем, я знаю. Твоя умершая жена, которую ты любил. Я — ее образ, ее двойник. Так что вовсе не удивительно, что ты не сводишь с меня глаз.
– Да, это так, — с трудом выдавил он. — Ты — подобие ее. Но ты — не она. У тебя только внешность ее.
Она пристально посмотрела на него.
– Ты говорил, что я должна была оказаться здесь, рядом с тобой и твоими приспешниками. Как-то участвовать в вашем поиске. Только — как? И какова, ты полагаешь, моя роль во всем этом? — В ее голосе по-прежнему звучала насмешка.
– Не знаю. — Он поправил ногой выскользнувшее из очага полено. Он ощущал запах, исходящий от этой женщины. Смесь зла и добра. Запах цветов и хвои, пота, может быть, крови. Ривен вспомнил, как стояла она, обнаженная, там, в пещере, и сердито тряхнул головой.
Она улыбнулась.
– Ты любил свою жену, это ясно. А меня ненавидишь и все же не можешь оставить в покое. Я как заноза в твоей плоти.
«Я — темная комната, куда ты боялся войти». Он явственно слышал тот голос из сна. Насмешливый голос.
– Это не имеет значения, — прохрипел он, вставая. Зачем оставаться здесь? Мучить себя? Какой в этом прок?
Она схватила его руку и притянула к себе.
– Нет. Не оставляй меня. — Она взяла его руку и положила ее себе на колени. Странная улыбка скривила ей губы. Постепенно его пальцы, стиснутые в напряженный кулак, разжались, и руки их сплелись.
– А кто эта девочка, что была с тобой в Талскере? Что не могла говорить? — спросила она его. — Та, о которой ты так беспокоился.
– Та, которую ты угрожала отдать наемникам, — сказал Ривен, и ее пальцы в руке у него напряглись.
– Да.
– Моя… сиделка.
– Ты любил ее?
Он вспомнил хмурую улыбку Мадры, ее подвижные брови, ее юное, нежное лицо. Тот безмятежный покой, который, казалось, приходил вместе с ней.
