Владимир Михайлов - Вариант "И"
— Предполагаете яд?
— Черт его знает, что тут предположить. Но способ должен быть. Мало ли: каблук, пуговица… Думайте! Минут через двадцать может оказаться уже поздно. Где он сейчас?
— Второй этаж, холл.
— Пойду туда.
— Не доверяете моим?
— Хочу быть рядом с ним. Как говорится — свой глаз лучше.
Иванов понимающе кивнул. Я уже повернулся было, чтобы уйти, когда он спросил:
— На кого работает наш объект, как вы думаете?
Я укоризненно глянул на него: спрашивать такое не полагалось, каждый делает свое дело. Он понял. Но я, пожалуй, даже сказал бы ему, на кого именно работает наш объект; я теперь уже знал это почти наверняка. Но не нужно, если нет настоятельной необходимости, вселять в человека сомнения в надежности и порядочности той власти, которой он служит. Работникам спецслужб, как правило, известно о всякой власти намного больше, чем остальным, и сведения эти, зачастую отнюдь не украшающие даже самых главных руководителей. Но информированность не должна переходить в полное разочарование. Разуверившийся во всем работник теряет свою ценность, становится опасным для правопорядка. Поэтому я сказал лишь:
— Предотвратим катастрофу — тогда выясним.
Иванов, правильно расшифровав мой немногословный ответ, все же не счел тему закрытой, напротив, даже обиделся, кажется, тому, что я мог заподозрить его в служебной бестактности.
— Я не из любопытства, — сказал он. — Вот посмотрел на него вблизи — и почудилось, что когда-то мы с ним пересекались.
Это было уже интересно.
— Где — вспомнили? Служба, отдых, театр, у знакомых…
— Вот это и стараюсь сейчас сообразить. Не помню пока даже — здесь или за границей где-нибудь… Понимаете — ощущение непривычное. Лицо его мне ничего не говорит. Но вот движения… Походка, манера поворачивать голову, наклонять ее при разговоре к правому плечу, стоя — этак покручивать правой ногой, словно окурок давит… Это все — клянусь, где-то я уже видел.
— Взгляд, голос?
— Голоса такого я раньше не слышал, но он может быть и скорректирован каким-то прибором или искусственно изменен.
— Запись голоса анализировали?
— Послал, сейчас этим занимаются. Дело ведь не в моем интересе. Знать бы — от какой он службы, легче было бы понять, чего бояться. У всех нас — свои почерки.
— Ладно, — сказал я, чтобы не тратить больше времени. — Меня, если понадобится, ищите около него.
— Вас понял.
Я поднялся на второй этаж. Здесь было более людно; большинство участников предпочитали почему-то именно этот холл, хотя отсюда был выход к задним рядам амфитеатра, а все, как мне казалось, должны бы стремиться занять места поближе к сцене. Что это, подумал я? Осознанное или инстинктивное ощущение того, что может произойти нечто опасное? Кто знает? Очевидно, слухи о поиске взрывчатки все же просочились. Но паника не наступила, и желание приобщиться к истории оказалось у людей, видимо, сильнее страха.
Объект своего внимания я увидел почти сразу и направился прямо к нему.
Он тоже заметил меня и, когда я приблизился, доброжелательно кивнул и улыбнулся.
— Вижу вас нынче в печальном одиночестве, — констатировал он. — Ну, как пишется?
— Так себе, — сказал я безразличным тоном человека, уставшего от всего на свете.
— Понятно — репортерская рутина. Кстати, а о замысле покушения вы уже сообщили в ваш журнал?
— Что вы имеете в виду?
Он усмехнулся:
— Слухом мир полнится. Я не вижу сегодня здесь одного из нас, членов руководства партии — от ее зарубежной секции. Вы понимаете, надеюсь, кого я имею в виду. Так вот я слышал, что он оказался американским агентом, но его раскрыли и взяли…
— Что вы говорите! До меня эта новость еще не дошла. У вас есть какие-то подробности?
— Ну откуда же? Этим делом наверняка занимаются спецслужбы. Наша партия — не правительственная организация… До нас все доходит в последнюю очередь. А вот вы должны были быть в курсе.
— Ну, — усмехнулся я, — западных журналистов тут тоже не стремятся информировать в первую очередь.
— Понимаю, понимаю…
Во время этого трепа я мысленно восхищался им: человек этот должен был понимать, что ходит по лезвию ножа, если его напарник уже схвачен.
Впрочем, наверняка тот должен был в таком случае покончить с собой. Но ведь это не всегда срабатывает. И тем не менее держался мой объект совершенно естественно; только правая нога его никак не успокаивалась, исполняя очень сдержанный шейк.
— А что вы здесь? — спросил я. — Вам же, как одному из главных, придется, я думаю, сидеть вместе с сотоварищами в президиуме?
Он ответил мне то, что я и предполагал.
— Не на сцене, — сказал он. — В первом ряду. Мы единогласно решили, что президиума не будет. Мы будем в партере. Хотя с балкона бывает куда лучше видно. Будь моя воля, я смотрел бы с балкона.
Это было уже и вовсе нахально. Сукин сын.
— Интересно, а Аргузин, президент России, почтит?..
Он пожал плечами:
— С какой стати? Хотя, как известно, к идеям азороссов он относится сочувственно. Думаю, он хотел бы еще править, несмотря на то, что правит уже два срока. Выдвигая свою кандидатуру, он хотя бы менее смешон, чем Лыткин. Но все это ерунда. У республики в России уже практически никаких шансов. Вы, может быть, заметили, что и плакатов в пользу президентов почти не видно?
Я вспомнил один на Европейском вокзале, но других припомнить не мог.
— Действительно, — согласился я. — Вот если бы Романовых не было на сцене…
— Ну, — сказал мой визави, — как бы их могло не быть?
— Я неточно выразился. Имелось в виду — если бы оба они вдруг выбыли, сошли с дорожки.
— Это маловероятно, — протянул он таким тоном, словно речь шла о пустяках. После маленькой паузы повторил: — Очень, очень маловероятно.
Практически таких шансов нет.
Он сказал — шансов, отметил я про себя. Любопытно. Весьма.
— Ну а вы? — спросил он в свою очередь. — Тоже, наверное, займете местечко поближе?
Я похлопал пальцами по своему «Никону»:
— У меня хорошая камера. Шпрокоугольник. Так что мне выгоднее находиться подальше и повыше. Может быть, залезу на балкон верхнего яруса. Самый лучший обзор; тем более что там народу будет, я надеюсь, не много.
— Разумно, — кивнул он. — Ну что же — пора мне, пожалуй, спуститься вниз. Время усаживаться.
— Может быть, встретимся после закрытия? — предложил я. — Хотелось бы задать вам еще несколько вопросов.
— Отчего же нет, — согласился он. — С удовольствием.
Он двинулся к широкой лестнице. Я смотрел ему вслед. Он старался идти не прихрамывая — но, видимо, прыжок с крыши шестиэтажного дома все же не прошел совершенно бесследно, хотя устройство, давшее возможность мягкого приземления, каким бы оно ни было, сработало, надо сказать, неплохо.
