Владимир Алько - Второе пришествие инженера Гарина
– Здесь он утверждает… Гм. (Взгляд украдкой на Зою). Скажу более доступным языком, тем более что адресовано это формально и – фамильярно только мне: «Остановитесь, Гарин!», вот так: не больше и не меньше. Так что же мне ставится в укор? Он пишет: «…Понятие временного порядка может быть сведено к понятию причинной цепи». То есть эти «раньше», «позже» проявляют себя, как упорядочивающие фазы в самой общей структуре мироздания. В этой же структуре, с учетом наложения гравитационных полей, уже сложилась некая своя картина или рисунок «мировых линий» и переплетений их. Вот конкретно по этому пункту им было предложено понятие генетического тождества… Очень любопытно. Похоже, как если бы в паутине запуталась муха, и согласно высшему физическому предначертанию… исходя из постулатов релятивисткой теории, она осталась бы мухой, но никак не моржом. Хе-хе, – Гарин всмотрелся в хмурящуюся Зою, издал смешок, будто конфузящийся гимназист, объясняющийся с девицей-институткой в терминах зоологического курса, да вдобавок на древнегреческом. Номер не прошел. Леди оставалась холодна и недоступна. Виновато вздохнув, Гарин продолжил: – Сравнение, надо сказать, одностороннее. Ну, так вот. Характер этих переплетений в известной мере произволен. Эти узелки – «полевые частицы», как называет их Рейхенбах, – в спокойном состоянии идентичны своим «здесь-там»… В возбужденном же состоянии эти частицы могут занимать не свою нишу и соответственно ориентировать на себя события вкривь и вкось… Да, собственно, так он фигурально и выражается, старый олух – «вкривь»… Индивидуальность события размывается… Гм. Природа не дает нам на этот счет никаких предписаний… Так это может означать, что события некоторым образом находятся в подвешенном состоянии и, колеблясь, в принципе, могут налагаться на другие события, или просто вываливаться в иной причинный ряд. Координаты пространства-времени в этом случае не имеют особого значения. По всему этому, мой приснопамятный учитель грозится, что произвольное обращение со сверхмощными гравитационными полями, может привести к корректировке уже сложившейся физической картины мира по типу генетических мутаций в хромосомных цепях и к формированию фатальной ошибки, с самыми непредсказуемыми последствиями. Вздор. Все вздор, – неожиданно резко, зло взял Гарин фальцет, комкая журнальный оттиск так, что Зоя впервые за этот вечер удивилась по-настоящему: муки творчества, сомнения, упадок и бессилие духа, она не знала за Гариным. Успокоившись, он продолжил, комкая уже самую тему: – Мои опыты… что они для вселенной? Сколь ни коли слона булавкой, он не станет высиживать яйца страуса, подобно кукушке, даже в поколениях, отстоящих на миллион лет. И сам старый не знает, что пишет, – как бы извиняясь за тон и непререкаемость мнения, Гарин разгладил смятый листок – инстинктивно в нем выразился дух поиска и чисто научного подхода.
Что касается Зои – расширенными зрачками она всматривалась в никуда, ей припомнился как-то вдруг особняк в Лозанне… вестибюль и дверь, – куда она раз за разом входила с намерением оказаться на улице, но каждый раз переступая порог, вновь оказывалась в помещении.
Хлестал ливень. По-осиному тонко, нервно вибрировало стекло. Повышенная ионизация воздуха ощущалась сейчас особенно, при каком-то грозном томлении духа. От себя нельзя было уйти. Временами Зоя была уверена, что дворец вот-вот рассыпется; ведь и воистину он построен на песке. Она подобрала с каменного пола холодеющие ноги.
– Гарин, Гарин. Если бы ты знал, как мне это все не нравится. Мы с тобой точно погребены в пирамиде, и на наших лицах золотые посмертные маски. Назови это как хочешь: мировая власть, владычество… Но это только преджизнь фараонов, которым уже с рождения заказана усыпальница. Пески ли это… История ли песков… Я не знаю. Все стеснено. Все – камень. Все давит.
Она стиснула руки у горла.
– Ну, полно, полно, – Гарин встал со своего места, подсел к Зое, налил по бокалу вина, себе и ей. – Мы слишком долго были с тобой в западне, отсюда эти настроения. (Он потрепал ее по спине. Зоя содрогнулась). Нам все еще не верится… мы как те альпинисты, – заглядывающие в пропасть, цепляющиеся за каждый выступ, молящие небо об удаче… и вот теперь на вершине, на нашем с тобой Эвересте; ну, одним словом, ты понимаешь меня… – говорил Гарин, рассеянно водя пальцем по краю бокала. Он ждал отклика – его не последовало: – Мы очень многим были для самих себя, и ничем для других. Обжегшись раз, дуешь на молоко. Но мы уже не повторим прошлых ошибок. Посмотрим, какой ты вновь станешь, когда мир наполнится твоим именем, – Гарин положил свою руку поверх ее – ледяной – все еще у горла. Зоя чуть отстранилась всем телом; в прорези ее платья протекла платиновая чешуйчатая змейка с миниатюрной копией римского меча. Гарин продолжил печально, нежно: – Понимаю. Не по сердцу здесь… Я и сам не в восторге. Чуточку терпения, и у твоих ног будет мир… моря, острова, какие только ты выберешь. А почему бы тебе, не реконструировать твой бывший Золотой остров. Как ты к этому расположена?
Зоя низко опустила голову, сдерживая улыбку. Наконец, резко выпрямилась.
– Карамбо, сеньоры! Нет, есть во всем этом свое очарование, – и она взяла Гарина под локоть.
Так вместе, под руку, не дотронувшись и до яств, они вышли из залы.
*** 126 ***
Дело меж тем приняло новый, интригующий оборот.
Компания «Де Бирс» (более чем признанная и влиятельная во всем мире) под шумок и с целью поправить свои дела после ее ограбления всесильным шантажистом – выступила в опротестование своих потерь, якобы принесенных ею в жертву благополучию Африки, – ценой половины своих капиталов. В доказательство этого приводились письмо-ультиматум Гарина, свидетельские показания инженера Ларсена, «идиотские» (а теперь, как выяснилось, совсем не идиотские) прокламации, и факт устрашающего-таки события семимесячной давности – катастрофическое цунами у берегов Южной Африки. (Тогда-то и там-то; столько-то жертв, такие-то суммы убытков в долларах США).
Перепроверили. Проконсультировались с учеными-специалистами насчет возможности искусственно вызванного землетрясения. На сей запрос – долго длящаяся заминка. Но прессе и раздавшемуся общественному мнению было не до засушенных вердиктов. Голос мщения… Голос крови… Хватало еще средств и у пострадавшей компании придать темп печатным станкам; пыла, жара в стены самых умеренных парламентов… вплоть до Рейкьявика, что в зоне Гренландского ледяного щита.
Итак, прямо, косвенно ли – это подтверждалось:
Известный по прошлым своим деяниям международный преступник, изобретатель Гарин – и поныне жив, здравствует; более того, захватывает под носом у итальянского правительства клочок пустыни, выстраивает там мощные фортификационные сооружения, окружает себя всякого рода вооруженным сбродом и теперь хозяйничает там и даже шантажирует мир (с неясными, правда, целями).
