Лоис Буджолд - Комарра. Вселенная Майлза. Роман, повесть, эссе
— Тебе повезло с погодой, — заметил он.
— Да, полет был приятным. Слушай, я заметила много новых полей на той радиоактивной полосе к северу…
— Кливленд, — сухо прервал он. — Там сейчас выращивают много масличных культур, используя устойчивые к радиации гибриды. Подсолнечник, который воистину светится.
Он по-крокодильи моргнул и принялся ждать, когда гостья объяснит причину своего появления. Анайя обвела взглядом пышный сад.
— А твоим цветам неплохо живется, — позавидовала она.
Послышалось негромкое жужжание, и на ее ногу опустился кузнечик.
— Ай! — взвизгнула она, стряхивая насекомое.
— Они не кусаются, — улыбнулся Чалмис.
— А выглядят так, точно могут укусить. Зачем ты развел в саду столько живности? Тебе и так приходится постоянно держать силовое поле включенным, чтобы не пробрались москиты.
— Ты рассуждаешь в точности как мой садовник. — Он задумчиво помолчал. — Ностальгия, наверное. Когда я рос в этих краях, кузнечики и лето были неразделимы. Но, должен признать, послевоенные насекомые — явление совершенно иное.
Несколько минут никто из них не нарушал тишины. Чалмис заговорил первым, облегчая ей объяснение:
— Как нынче идут «ощущалки»? Ты небось от кредиторов сбежала?
— И да, и нет, — улыбнулась она. — Вообще-то бизнес идет неплохо. «Триада» продается хорошо. Перуанская «Лига морали» ее запретила, и это здорово оживило продажу. Мой дистрибьютор в Рио был этим весьма доволен — не удивлюсь, если узнаю, что он сунул кому-то взятку, чтобы ее включили в «черный» список. Теперь он хочет, чтобы я сделала продолжение. Я даже подписала контракт.
— А я думал, что все «ощущалки» — порнография, — сообщил изумленный Чалмис.
— Нет. Некоторые сочинители работают для подростков, — серьезно пояснила она, сразу усевшись на любимого конька. — Но приставки для воспроизведения снов есть лишь у немногих детей, так что этот рынок ограничен. Я сама подумываю сочинить нечто подростковое о Колонии Бета — если сумею выкачать из тебя достаточно подробностей для общего фона.
— Любопытная идея. А сможешь ли ты сочинить четко детализированный сон о месте, где никогда не была и вряд ли когда будешь?
Она пожала плечами.
— Будущие зрители тоже там не были, поэтому никто не станет придираться к подробностям. Ты единственный, кто сможет меня раскритиковать, но ты снов не сочиняешь. И даже не смотришь.
— И слава Богу! Я испытываю непреодолимое отвращение к мысли напичкать свои мозги электродами. — Он указал на два серебряных кружка на висках Анайи. — Тут, несомненно, сказывается мое древнее американское воспитание.
— Ты неисправимо старомоден, — ответила она, ничуть не обидевшись. — Но все же… операция по вживлению имплантата для воспроизведения записей намного проще, чем вживление имплантата для сочинителя. И совершенно безболезненна. Зато потом ты сможешь покупать мои работы.
— Умоляю, не искушай меня. Я возражаю вовсе не против боли, тут дело принципа.
— Как хочешь. В любом случае я прилетела в такую даль не для того, чтобы рекламировать аппараты для просмотра «ощущалок». Я задумала одно исследование…
— Для эротического сна? Дорогая, так это здорово! Буду счастлив тебе помочь.
Он церемонно поцеловал ей руку. Она улыбнулась и отняла ее.
— Сумасшедший. Впрочем, мы можем заняться и этим. На самом же деле я хотела спросить, не могу ли остаться здесь на неделю или две, чтобы закончить одну работу? Дома мне буквально не дают покоя.
— Ага. Значит — не кредиторы. Так ты сильно просрочила контракт?
— Есть немного. Если честно… на несколько месяцев. И мой дистрибьютор уже грозится принять меры. — Она попыталась изобразить невинную жертву.
— И аванс ты, разумеется, потратила…
— Разумеется. — Она уставилась на носки своих сапожек. — Но причина не в этом. Мне сейчас просто не хочется сочинять продолжение того сна или что угодно в том же духе. То была ерунда, пустышка. А я хочу испробовать совершенно новую область. И поработать над новыми идеями.
Она подумала, что условия необычного контракта не позволяют ей излишнюю откровенность. А жаль. Ни с кем она не обсудила бы его столь охотно, как с Чалмисом. Его мнение она ценила наиболее высоко, поскольку на него не влияли мода или мнение друзей. Эта его особенность компенсировала в глазах Анайи безразличие к современной культуре, порой доводящее ее до бешенства.
— Разумеется, дорогая. Прогуливай сколько душе угодно. — Чалмис не стал напоминать, что она была здесь незваной гостьей. — Расположиться можешь в той же комнате, где жила в прошлый раз, если она тебе понравилась; ею с тех пор никто не пользовался. Поговори с Чарлзом насчет постельного белья, еды и всего прочего. А потом я покажу тебе новейшие музейные экспонаты.
Кроме садов и эпикурейской жизни, у Чалмиса было еще одно хобби — восстановление старинной техники для музеев. В его распоряжении имелась прекрасно оборудованная мастерская, где он, позабыв обо всем, мог часами ковыряться в микроскопической филиграни всевозможных плат и схем. Некоторые образцы датировались временами его молодости; постепенно он стал таким экспертом, что брался за любую конструкцию. Зато Чалмис совершенно не разбирался в современной бактериальной электронике, где компьютеры выращивались, а не создавались. Его усилия очень высоко ценились несколькими историками науки и оставались совершенно неизвестными для простых смертных.
Анайя понимала в его работе еще меньше, чем он в ее, но у них имелось и нечто общее — страстная ненависть ко всяческого рода помехам. Каждый проявлял такое же уважение к рабочему времени другого, какое желал получать сам, и это взаимное невмешательство сильно их сближало.
В последующие дни Анайя, с головой погрузившись в работу, могла пропустить обед или ужин, нисколько не тревожась, что кто-то придет ее искать и тем самым оторвет от дел. Чалмис в свою очередь снимал с себя обязательства хлебосольного хозяина. Когда же их орбиты случайно пересекались, эти встречи наполняла взаимная благодарность за предыдущее отсутствие другого.
Такая встреча произошла как-то вечером примерно через неделю после приезда Анайи. Гостья и хозяин блаженно расположились возле дома в уличных креслах — мягких, как кушетки. Они полулежали рядом, глядя в небо. Горизонт на западе полыхал багрянцем и лимоном, чистая зелень по краям плавно переходила в ультрамарин. Над закатившимся солнцем сверкала искорка Венеры, кое-где уже замерцали самые яркие звезды. Деревья и трава вокруг дышали теплым и незабываемым сенным ароматом лета Среднего Запада. Анайя подсчитывала похожие на падающие звезды вспышки — в сотне футов над их головами сгорали москиты, натыкаясь на автоматический силовой барьер.
