Роджер Желязны - Миры Роджера Желязны. Том 2
Ураганы трясут своими кудрявыми головами. Шаровые молнии прокатываются по небосклону. Вечные сумерки просветлели от языков пламени, падающих на его преследователя.
И однако оно продвигается вперед, и горы падают на его пути. Далеко внизу содрогается земля, и башмаки на его ногах оставляют громовые отпечатки там, где проходит Сет, сворачивая раз, другой.
Как из ведра льет дождь, сгущаются тучи. Внизу появляются огнедышащие воронки.
Тварь наступает, нанося удары, и путь ее раскален добела, потом сер, потом снова раскален.
Жезл звенит, как колокол, и моря выходят из берегов.
Все стихии обрушиваются на тварь, и все равно она наступает.
Рычит Сет, и перемалываются скалы, ветры разрывают посреди шатер небес, плещут обрывками, вновь их соединяют.
Опять кричит оно, и Сет, наступив одной ногой на море, улыбается внутри рукавицы и обрушивает на тварь вихри и подземные толчки.
И однако, оно продвигается вперед, и стынет воздух.
Из-под руки Сета вылетает смерч, и тут же сыплются молнии. Проломлена земля и рушится сама в себя.
Одновременно наносят удары Сет и тварь, и разрушен континент под ними.
Закипает океан, и все небо покрыто северным сиянием всех цветов радуги.
Потом три иглы белого света насквозь пронизывают тварь, и она отступает к экватору.
Сет не отстает от нее, хаос не отстает от Сета.
Гром над экватором и хлопок, хлопок, хлопок хлыста — звездного жезла — по небу…
Между землей и небом — дым цвета травы. Лакей судьбы, Время, спешно перекрашивает задник.
Разносится крик, и опять слышен перезвон словно бы колоколов, когда разлетаются вдребезги цепи, сдерживавшие моря, и вздымаются воды, качаясь, как колонны Помпеи в тот день, в тот день, когда были они сломаны, затоплены; и жар, жар кипящих океанов поднимается вместе с ними; и не продохнуть теперь, до того густ воздух. Используя фугу времен, распинает Сет тварь на тлеющем небе, и все равно кричит она, замахивается на него, отшатывается. Нет пробоин на доспехах Сета, хоть и от мира сего они, ибо не коснулось его То Что Кричит. И вот рвет Сет нить огненного бисера, достойного Гая Фокса. Тварь взрывается в девятнадцати местах, рушится в себя. И приходит могучий рокот, и вновь дождем падают перуны. То Что Кричит В Ночи становится катящимся шаром, роковым шаром. Оно воет тогда так, что лопаются барабанные перепонки, и Сет хватается за голову, но не перестает поливать его светом своего жезла.
И душераздирающий вопль испускает уже сам жезл. Розовое лезвие огня опускается на тварь.
И становится оно старцем с длинной бородою, рост его — много миль, — ни с того ни с сего.
Оно поднимает руку, и все вокруг Сета залито светом.
Но он поднимает свой жезл, и темнота поглощает свет, и зеленый трезубец, как вилка, втыкается в грудь твари.
Падая, становится оно сфинксом, и Сет дробит его лицо ультразвуком.
Сжимаясь, становится оно сатиром, и серебряными клещами оскопляет он его.
Тогда встает оно, раненое, на дыбы — трехмильной коброй черного дыма, и Сет знает, что момент настал.
Он поднимает звездный жезл и подстраивает его.
Интермеццо
Армии сшибаются в тумане на Д'донори, и голинды покрывают самок прямо на могилах павших; если сорвать корону с головы Дилвита, он останется без скальпа; вновь ослеплены соседями Бротц, Пурц и Дульп; на Уолдике — вопли и мрак; из руин Блиса снова пробивается жизнь; Марачек мертв, мертв, мертв — расцвети его прахом; на Интерлюдичи возникла схизма по причине якобы явившегося монаху по имени Брос видения Священных Башмаков, вполне вероятно, что он просто свихнулся от наркотиков; безумный, безумный, безумный ветер дует под морем в Обители Сердечного Желания, и обитающий там какой-то зеленый завр резвится среди стылого осеннего тумана, под кружащими в небе созвездиями светлобрюхих рыб.
Трость, подвеска, колесница — и вперед!
Его рука лежит вокруг ее талии, и вместе наблюдают они картины, открывающиеся внутри рамы там, в Доме Мертвых. Они смотрят на Озириса, как плывет он по небу на черном своем арбалете, на тетиве которого лежит нечто, под силу чему сокрушить солнце. В одиночку правит он своим самострелом, и не мигают желтые его глаза на лице, не способном принять какое-либо выражение. Они смотрят на темную скорлупку, находятся в которой Анубис, Мадрак и пустая рукавица, содержащая в себе силу.
Концом своей трости прослеживает Врамин две прямые линии, продолжающие курс судов. В раме возникает изображение места, где эти линии пересекаются. Лежит там сумеречный мир, и меняется его поверхность прямо у них на глазах.
— Как они могли узнать о его местонахождении? — спрашивает Изида.
— Не знаю… Если только… Озирис! Он нашел записку. Я наблюдал, как он ее читает.
— И?..
— Гор. Гор, должно быть, оставил ему записку, в которой сообщил о месте.
— А как мог узнать о нем Гор?
— Он боролся с Тотом — скорее всего, внутри разума самого Тота, а Гор способен заглянуть человеку в мозг, узнать, что он думает. Вероятно, в какой-то миг их схватки он и выкрал у Принца, который обычно неуязвим для подобного искусства, эту информацию. Да, Тот, должно быть, потерял на мгновение бдительность. Его надо предупредить!
— Может быть, Тифон обеспечит его безопасность?
— А где сейчас Тифон?
Они смотрят на экран, и всякое изображение пропадает.
Черным, черным-черно. Ничего нет.
— Словно Тифон и не существует вовсе, — говорит Врамин.
— Нет, — говорит Изида. — Ты смотришь на Скагганаук, заглядываешь в Бездну. Тифон отступил из Вселенной, следуя своим путем — по изнанке известного людям пространства. Может статься, что он отыскал эту самую записку Гора.
— Это не обезопасит Принца. Весь проект может пойти прахом, если только мы не сумеем добраться до него.
— Тогда скорее отправляйся к нему.
— Не могу.
— Что, твои знаменитые зеленые двери…
— Они действуют только в Срединных Мирах. Я же черпаю свою силу из поля. Вне него я бессилен. Леди, а как ты появилась здесь?
— Прибыла на своей колеснице.
— Десяти Незримых Сил?
— Да.
— Так давай воспользуемся ею.
— Я боюсь… Послушай, Врамин. Ты должен понять. Я — женщина, и я люблю своего сына, но люблю и свою жизнь. Я напугана. Я боюсь этого места, этого столкновения. Не думай обо мне плохо, если я отказываюсь тебя сопровождать. Можешь взять мою колесницу и отправляться на ней, но тебе придется делать это в одиночку.
— Я не думаю о тебе плохо, леди…
