Михаил Харитонов - Факап
Но что делать, в моём-то положении. Приходится вот так. Нету у меня тут медкамеры, нету. А если бы и была, толку-то. Хотя из неё можно было бы наковырять всяких полезных веществ. Может даже спирта.
Ладно, чего вздыхать. Пора и делом заняться. Так что вернёмся на Аврору, там как раз дошло до интересного.
Одной из целей левинского расследования было вот что: выяснить, что именно делал Званцев после прибытия и узурпации баронского звания. Свидетельств об этом сохранилось крайне мало, а писания Антона-Руматы только сбивали с толку. Собственно, это были те самые бессознательные фантазии, которыми мозг заполняет лакуны после чистки памяти. С Малышевым в этом смысле получилось всё совсем стрёмно, потому что он сделал это с собой без техники, чисто усилием реморализованной воли. Единственный известный случай, кажется. Ну, на Авроре, наверное, и не такое бывало, да кто ж теперь разберёт.
Удалось выяснить примерно вот что.
Первое, что сделал Званцев после своей легализации — это попытался установить контакты со Святым Орденом. Почему именно с ним — более-менее понятно. Вероятнее всего, он это запланировал ещё на Земле, когда изучал арканарскую историю. Орденская идеология, основанная на идее служения и аскетизма, должна была показаться ему достаточно перспективной. Монахи были лучшими кандидатами на реморализацию, чем кто бы то ни было другой в Арканаре. Уже сложившаяся и весьма эффективная орденская структура позволяла надеяться, что не нужно будет тратить время на создание организации с нуля. А что организация понадобится — это было очевидно.
Поэтому с Орденом Званцев-Пампа попытался установить контакты практически сразу после чудесного спасения. Возможно, он рассчитывал, что рассказ о чуде поможет. Увы, этого не случлиось. Хотя бы потому, что орденским представлениям о чудесах этот рассказ решительно противоречил.
А именно. Орденские терпели и даже поощряли народную веру в чудеса, совершаемые святыми. В том числе и Святым Микой — поскольку его популярность была Ордену полезна. Но сами монахи ни во что подобное не верили. С их точки зрения, бог и святые не совершали никаких чудес. Во всяком случае, хороших.
Левин в эти моменты не особенно вдавался, потому что для него это было не особо интересно. Тем не менее, кое-что у него в голове осталось, а значит, и у меня тоже. Насколько я понял, орденские мыслители рассуждали так. Бог могуществен и добр, а значит, сотворённый им мир устроен наилучшим образом из всех возможных. Люди грешат, и поэтому бог насылает на них бедствия в виде войн, эпидемий и тому подобного. Если бы люди не грешили, то жили бы в мире и доживали свой век здоровыми. Но это и всё, о чём только можно мечтать. Никакого улучшения установленных богом порядков невозможно, так как это значило бы, что они не являются наилучшими и роняло бы божье достоинство. Что касается чудесных исцелений, спасений и всего прочего, они тоже невозможны, так как бедствия насылаются богом за грехи или в поучение грешникам, и отмена бедствия означала бы отмену божьего приговора. А это невозможно, так как приговор можно отменить только из-за ошибки или несправедливости судьи, а бог абсолютно справедлив и ошибок не совершает. Поэтому все чудесные исцеления и спасения на самом деле не чудесны и объясняются естественными причинами.
Это вообще. А в случае с бароном они и вовсе не могли предположить, что святой Мика стал бы спасать и исцелять человека, который повесил тридцать монахов, а потом кощунственно выжил после орденского гостинца в виде отравленной стрелы.
Вероятнее всего, монахи решили, что вепрь Ы и святой Мика барону померещились в приступе белой горячки. Что же касается волшебного преображения синюшного лица, то оно произошло из-за трезвой жизни, которая позволила могучему здоровью барона перебороть хворь. Ничего необычного они не усмотрели в желании с Орденом помириться: тридцать повешенных никуда не делись, а орден славился злопамятностью. Так что барон, включив голову, мог додуматься до того, что надо бы этот вопрос как-то урегулировать.
Конечно, монахи баронские деньги взяли. Но и только. И даже намекнули, что тридцать жизней стоят дороже. То есть это Левин так думает, что намекнули — свидетельств не сохранилось. Но я так думаю, Борька прав — учитывая дальнейшее.
Так или иначе, Званцев убедился, что по-хорошему к Ордену никак не подобраться. Но то, что не получается по-хорошему, может получиться по-плохому.
Дальнейшее известно только потому, что о происшествии Антон рассказал своему коллеге и другу Павлу Бюнау. С ним и ещё с некоторыми коллегами Малышев регулярно встречался в конспиративной обстановке — «сверить часы», как выражается Славин в таких случаях. Так вот, во время очередной встречи Антон был очень напряжён, а на прямой вопрос, в чём дело, сказал, что его друг, барон Пампа, пленил орденского епископа, отца Гамару. Из-за чего, по мнению Малышева, барон может сильно пострадать, так как Орден подобного не простит. Он также обмолвился, что собирается помочь незадачливому барону. На вопрос о том, как Антон спасение барона, Малышев ответил уклончиво. Педантичный Бюнау зафиксировал всё это в расширенной версии отчёта — которую, разумеется, никто читать не стал.
Через две недели Антон переслал на Землю свой отчёт, в котором тоже упомянул этот случай, но совсем в другом тоне — как бытовое происшествие, вызванное обычной вздорностью барона Пампы. Происшествие, завершившееся тем, что барон, дескать, напоил пленённого отца Гамару ируканским шипучим вином и заставил его молиться родовому дубу баронов Пампы. После чего сдал мертвецки пьяного епископа прибывшим ему на выручку воинам Ордена, которым презентовал три бочки эсторского. Всё это Малышев подавал с юмором и без напряжения. Сам же отчём был по большей части посвящён разговору с придворным астрологом Багиром Киссэнским, в котором Антон тщетно пытался подвести его к идее гелиоцентризма.
Что произошло на самом деле. Барон Пампа действительно захватил отца Гамару и его людей, причём не на своей земле, а сделав вылазку на коронные территории. Одного этого было вполне достаточно, чтобы стать врагом Ордена, со всеми вытекающими последствиями. Далее, он удерживал его около десяти дней. Орденскую делегацию, явившуюся для переговоров об освобождении епископа, он задержал тоже — хотя вреда не причинил и обращался хорошо. Наконец, епископ был отпущен.
Дальнейшие события на посторонний взгляд выглядели странно. Никаких враждебных действий со стороны Ордена в отношении барона-самодура не последовало. Более того, по слухам — упоминаемым в очередном отчёте всё того же аккуратного Бюнау — имел место сугубо неофициальный визит в Бау неких высокопоставленных лиц из орденской верхушки. Видимо, имели место какие-то переговоры. Павел на очередной встрече попросил Антона, чтобы тот поинтересовался у своего друга-барона, что они там замышляют. Малышев обещал узнать. И буквально на следующий день уехал в Соан, чтобы ознакомиться с устройством тамошнего университета. На поездку у него ушло три месяца, так что вопрос как-то сам собой снялся.
