Сборник - Фантастика, 1982 год
– Я, собственно, к вам вот по какому вопросу… - начал Наумов, не зная, как сформулировать этот свой проклятый вопрос.
– Пановский и Изотов, - сказал Банглин.
– Да, - кивнул Наумов, не удивляясь; вездесущий Зимин успел побывать и здесь. - Возникла проблема…
И снова Банглин опередил его.
– Выбор метода оперирования, так?
– Да. Дело в том, что нейтрохирургическое вмешательство в мозг почти всегда чревато последствиями, даже микролазерное и тонкое магнитное сканирование ведет к разрушению соседствующих с оперируемым участков мозга, и хотя в нормальной жизни это, как правило, не отражается, однако природа зачем-то конструировала запас клеток, который мы уничтожаем не глядя? А что теряет человек в результате операции, никто не знает. В случае с учеными изложенный мною тезис звучит так: при “перезаписи” информации с мозга на машину вероятность их гибели увеличивается по сравнению с методом “простого стирания”. Я сделал расчет, по которому вероятности неблагополучного исхода относятся, как два к трем.
– Вектор ошибки?
– Пятьдесят пять на сорок пять. - Наумов невольно покраснел, но не опустил взгляда. - Но соотношение не определяет исхода и не отрицает…
Банглин кивком прервал его речь.
– Полно, Валентин, эмоции тут ни при чем. Вы сами понимаете, риск остается, а соотношение два к трем не слишком выразительно. Расскажите-ка лучше, как относятся к операции друзья и родственники пострадавших.
Наумов еле сдержался, чтобы не пожать плечами. Он устал и был зол на себя за слабоволие. Мысль, что он попросту струсил перед операцией и пытается теперь переложить ответственность на чужие плечи, не покидала его, а звонок Банглину вообще стал казаться жестом отчаяния, какового он в себе не ощущал.
– Пановский холост, - медленно начал он. - Отец его в дальней экспедиции и ничего не знает. Мать… ну, что мать, она, как и все матери, сын ей нужен живой. Она согласна на любую операцию, которая спасет ее сына. У Изотова отец и мать, две сестры… жена. Ситуация примерно такая же. О жене и говорить не приходится, я уже разговаривать спокойно с ней:не могу, так и кажется, что я во всем виноват.
Банглин чуть заметно улыбнулся - глазами, губы и лицо остались неподвижными.
– Ясно. Охарактеризуйте, пожалуйста, каждого.
Наумов озадаченно потер подбородок.
– Я ведь до этого случая их не знал, могу рассказать только с чужих слов…
– Этого достаточно.
– Тогда… Пановский. Ему сорок один год, специальность - ю-физик. Начинал работать над Юпитером в числе первых исследователей на стационарных комплексах. Три экспедиции глубинного зондирования планеты, последняя едва не закончилась трагически, их спасли в момент падения… Спокоен, малоразговорчив, необщителен, но всегда готов помочь товарищу… Извините за путаную речь, я волнуюсь, а последняя характеристика универсальна, наверное, для всех космонавтов. Вот, пожалуй, все, что я о нем знаю. Изотов очень молод, он почти мой ровесник, по специальности - конструктор молектронной аппаратуры. Хороший спортсмен - мастер спорта по горным лыжам. (“Он спортсмен во всем, - вспомнил врач. - В работе, в увлечении… в жизни”.) Честолюбив, упрям, любит риск, излишне самонадеян…
В глазах Банглина зажглись иронические огоньки, но Наумов сделал вид, что не заметил.
– Мне кажется… - Глаза члена В КС вновь обрели способность видеть настоящее. - Вы преувеличиваете размеры проблемы. И недооцениваете себя. Я не чувствую в вас уверенности, профессиональной уверенности врача, не говоря уж об уверенности психологической, гражданской. Даже не зная всех событий, могу предположить, что вы задумались над шкалой общественных ценностей, так? Но и не имея понятия о существовании определенных нравственных норм, присущих обществу на данном этапе развития, норм врачебной этики, права врача решать - какой метод использовать для лечения больного, можно принять решение, исходя из одного простого принципа: мера всех вещей - человек! Человек, и ничто иное! Да, было бы интересно раскрыть тайны Юпитера, тайны его цивилизации, и этот интерес общечеловечески понятен: кто бы мы были, не будь у нас страсти к познанию? Любопытства? И все же пусть вас не смущают доказательства и примеры прошлого. К сожалению, кое-кто прав: как и сотни лет назад, человек иногда рискует жизнью во имя неоправданных целей. А тут - познание открытой цивилизации, случай беспрецедентный в истории человечества! Плюс к этому возможное предупреждение гибели исследователей. Поневоле задумаешься, я вас вполне понимаю. Ведь мы не отступим, нет? Да и куда отступать? Вот и подумайте, разберитесь в себе, и, когда придет уверенность, когда вы будете убеждены в своей правоте, - позвоните мне, и мы возвратимся к этой теме. Только времени у нас с вами мало. Заседание ВКС послезавтра, и к этому сроку вы должны быть готовы.
Наумов кивнул. Банглин помолчал, медля выключать связь и выжидательно глядя на него. Наконец Наумов шевельнулся и сказал:
– Я не буду звонить… я должен решить сам… Подождите, еще один вопрос: ВКС собирается из-за случая с космонавтами?
Банглин вдруг улыбнулся по-настоящему: улыбка у него была хорошая, добрая и немного грустная.
– Я же сказал - не преувеличивайте размеров проблемы до масштабов, способных потрясти все человечество. Нет, ВКС будет решать множество задач, и лечение пораженных излуче№ нием ученых - одна из них. Но для вас, - Банглин погасил улыбку, - для вас она остается главной и очень серьезной. Это именно тот экзамен, не сдать которого вы не имеете права.
Он кивнул и отключился.
“А ведь он уже решил! - понял вдруг Наумов. - Он решил, это заметно. И Зимин решил - по-своему, Молчанов - тоже по-своему… А я? Я - врач?! Чего я боюсь больше всего: принять неправильное решение или оперировать? Не знаю…” Наумов убрал одну из прозрачных стен кабинета и подошел к образовавшемуся окну.
“Как странно: один говорит - проблема серьезнее, чем ты думаешь, и он прав. Другой - не преувеличивайте масштабы проблемы, такие тысячами встают перед человечеством, и он тоже прав! Наверное, все дело в том, что проблема, мизерная для всего человечества, оборачивается макропроблемой для одного человека, превращается в такую ношу, что выдерживают ее не все. Но черт возьми, каким же образом из тысяч субъективных мнений образуется одно объективное знание?! Маленькая задачка, слишком ординарная для всего рода людского, и как же она велика, когда ты выходишь на нее один на один!… Как сделать, чтобы не ошибаться? Как спасти этих двоих, стоящих на грани вечности, и уберечь живых, рискующих жизнью каждый день, идущих на подвиг и не знающих этой своей добродетели?! Как?…”
